1906-й стал последним для Веблена в Чикаго. Его слава вышла за пределы Америки. Он побывал на банкете, где присутствовал король Норвегии, и, неожиданно для себя расчувствовавшись, отправил матери меню – она была тронута тем обстоятельством, что ее сын встречался с монархом. Дома дела шли заметно хуже. Он волочился за каждой встречной юбкой и в определенный момент переступил черту, за которой его не могли спасти ни успех книг, ни недавно полученное звание доцента. Его поведение не вписывалось в представления президента Харпера о том, каким должен выглядеть университет перед остальным миром.

Веблен приступил к поискам нового места работы. Задача эта оказалась не из простых: его слава была довольно скандального рода. В конце концов он отправился в Стэнфордский университет. Но впереди бежала его репутация – бесстрашного интеллектуала и закрытого человека, который слишком вольно относился к браку. И его поступки полностью подкрепляли сложившееся о нем мнение. Те немногочисленные коллеги, кто был способен вынести его упрямое нежелание выполнить хотя бы одно обещание, считали Веблена «последним человеком, который знает все». Что же до порядков, царивших в его доме, ничего не изменилось; как-то раз, стараясь быть тактичным, друг назвал останавливавшуюся в доме Веблена молодую особу племянницей последнего. «Она мне вовсе не племянница», – ответил Веблен, и добавить тут было нечего.

Жена ушла от него в 1911 году. По всей вероятности, он был отвратительным мужем (он часто оставлял письма от поклонниц в карманах – там, где не найти их было просто невозможно), но, как это ни странно, именно жена до последнего надеялась, что их совместная жизнь наладится. Время от времени так и случалось, но лишь ненадолго; когда однажды Эллен решила, что она беременна, Веблен в панике отослал ее домой. Он считал себя абсолютно не приспособленным к роли отца и попытался придать своим страхам разумное основание с помощью антропологических рассуждений о малой роли мужчины в домашнем хозяйстве. Наконец развод стал неминуем. «Хотя по уговору мистер Веблен и должен платить мне 25 долларов в месяц, он вряд ли сдержит обещание», – писала Эллен в конце исполненного жалости к себе письма; время подтвердило ее правоту.

В том же самом году он опять переехал, на сей раз в Университет Миссури. Там он делил дом со своим другом Дэвенпортом, знаменитым экономистом – уникальным одиночкой, писавшим в стол. Как бы то ни было, этот период был очень плодотворным для Веблена. Размышляя о чикагском периоде в своей жизни, Веблен обратил внимание на прискорбное превращение учебных центров в центры влияния на общественное мнение и футбол и изложил свое мнение в самом едком комментарии по поводу американских университетов за всю их историю – «Высшем образовании в Америке». Пока текст находился еще на стадии подготовки, он то ли в шутку, то ли всерьез сказал, что к названию будет добавлен подзаголовок «Очерк о полном разложении».

Гораздо более важно то, что он обратил свой взор на Европу, которая готовилась к неумолимо надвигавшейся войне. Критикуя ее династическую и агрессивную природу, Веблен сравнивает Германию с ленточным червем, и его резкие слова стоят того, чтобы их процитировать: «…отношения ленточного червя со своим хозяином не так-то просто облечь в изящную словесную форму; потребуется немалое усилие, чтобы поспособствовать сохранению им своей позиции по причине его полезности или простой привычки».[217] Книгу «Имперская Германия и промышленный переворот» ждала необычная участь: хотя государственный отдел пропаганды планировал использовать ее в военных целях, сотрудники почтовой службы нашли ее настолько неуважительной по отношению к Британии и Соединенным Штатам, что просто-напросто отказались рассылать.

Когда война все же началась, Веблен предложил Вашингтону свои услуги – выяснилось, что человек, считавший патриотизм очередным пережитком варварства, сам вовсе ему не чужд. В Вашингтоне от него все пытались отделаться – все слышали о нем, но никто не желал иметь с ним дела. В итоге ему достался сомнительной важности пост в отделе продовольственного обеспечения. Попав туда, он оставался самим собой и строчил бесконечные докладные записки, посвященные улучшению сбора урожая и содержавшие, помимо прочего, призывы к полномасштабной реформе общественной и деловой жизни сельской местности, – разумеется, их считали «очень интересными», но упорно игнорировали. Он предлагал обложить высоким налогом всех, кто прибегал к помощи слуг, – это предложение должно было высвободить необходимую рабочую силу, но тоже осталось без внимания. Опять-таки перед нами типичный Веблен. По его мнению, «дворецкие и лакеи, как правило, являются трудоспособными, крепкими людьми, которые станут отменными грузчиками уже вскоре после того, как работа закалит их мускулы и сгонит с них немного жира».

В 1918 году он отправился в Нью-Йорк ради сотрудничества с либеральным журналом «Дайел». Незадолго до этого свет увидело «Исследование природы мира», уверенно ставившее Европу перед выбором: бесконечная власть старого порядка с его варварскими обычаями и склонностью ввязываться в войны или отказ от экономической системы, основанной на частном бизнесе. Быстро вошедшая в моду, впоследствии эта программа потеряла свое обаяние и последователей; Веблен всячески расписывал ее достоинства на страницах «Дайела», но круг читателей последнего уменьшался с каждым новым номером. Его пригласили читать лекции в недавно открытую Новую школу социальных исследований, которая могла похвастаться присутствием в своих рядах целой группы звезд вроде Джона Дьюи, Чарльза О. Бирда и Роско Паунда.[218] Но и эта затея окончилась ничем: он так и не отучился мямлить в классе. Его лекции вначале вызвали небывалый ажиотаж – но лишь затем, чтобы уже очень скоро превратиться в место встречи очень ограниченного числа преданных Веблену слушателей.

Редко удается встретить такую удивительную комбинацию славы и провала. Г.-Л. Менкен[219] писал, что «вебленизм представал в своей полной красе. Повсюду возникали вебленисты, клубы Веблена, Вебленовы лекарства от всех болезней нашего мира. В Чикаго можно было найти даже вебленисток – по всей видимости, повзрослевших девушек с рисунков Гибсона». Самому же предмету обожания перепадало не так много. А когда в фойе Новой школы установили его бюст, это привело его в такое смятение, что бюст немедленно перенесли в куда менее заметное место – в библиотеку. В повседневных делах он был подчеркнуто беспомощен, и от полного краха его спасала лишь помощь преданных ему бывших студентов, в том числе известных экономистов Уэсли Клэра Митчелла и Айседоры Любин. Какое-то время он с нетерпением ожидал знаков, которые возвестили бы о наступлении нового мирового порядка – эры технологов и