И дон Хуан приступил к рассказу о человеческой матрице. Рассказ этот очень сильно выбил меня из колеи. Дон Хуан сказал, что у древних видящих и мистиков нашего мира была одна общая черта – и тем, и другим удалось увидеть человеческую матрицу, но ни те, ни другие не поняли, что это такое. Веками мистики потчевали нас душещипательными отчетами о своем духовном опыте. Но отчеты эти, при всей их красоте, содержали в себе грубейшую и совершенно безнадежную ошибку: их составители верили во всемогущество человеческой матрицы. Они думали, что это и есть всеведущий Творец. Примерно так же интерпретировали человеческую матрицу и древние видящие. Они считали, что это – добрый дух, защитник человека.

И только у новых видящих хватило уравновешенности на то, чтобы, увидев человеческую матрицу, трезво понять, что это такое. Они смогли осознать: человеческая матрица не есть Творец, но просто структура, составленная всеми мыслимыми и немыслимыми атрибутами и характеристиками человека – всеми, какие только могут в принципе существовать. Матрица – наш Бог, поскольку все, что мы собой представляем, ею отштамповано, но вовсе не потому, что она творит нас из ничего по своему образу и подобию. И когда мы преклоняем колени перед человеческой матрицей, мы совершаем поступок, от которого заметно отдает высокомерием и антропоморфизмом.

Я ужасно разволновался, слушая объяснения дона Хуана. Я никогда не считал себя особенно благочестивым католиком, однако его богохульные интерпретации меня шокировали. Из вежливости я слушал не прерывая, но в первой же подходящей паузе намеревался сменить тему. Но он продолжал безостановочно и безжалостно бить в одну и ту же точку. В конце концов я не выдержал и перебил его, заявив, что считаю существование Бога реальностью.

Он сказал, что мое мнение – вопрос веры и как таковое является косвенным убеждением, а потому ровным счетом ничего не значит.

– Твоя, как, впрочем, и чья угодно, вера в существование Бога основана на том, что кто-то кому-то когда-то сказал, а не на твоем непосредственном видении, – продолжал он. – Но если бы ты даже мог видеть, ты все равно неизбежно допустил бы ту же ошибку, что и мистики. Каждый, кто видит человеческую матрицу, автоматически принимает ее за Бога.

Дон Хуан назвал мистический опыт случайным видением, одиночным попаданием, которое само по себе не имеет никакой ценности, поскольку является результатом случайного сдвига точки сборки. Он заявил, что выносить верные суждения по данному вопросу могут только новые видящие, поскольку они искоренили случайное видение, заменив его способностью видеть человеческую матрицу в любой необходимый момент.

И они увидели: то, что мы называем Богом, есть статический прототип человеческого образа, не имеющий никакой силы, поскольку человеческая матрица ни при каких обстоятельствах не может ни помочь нам в наших действиях, ни наказать нас за неправедные дела, ни воздать нам за дела праведные. Мы – отпечаток матрицы, продукт штамповки. То, что понимается под человеческой матрицей, в точности соответствует своему названию – это образец, форма для заливки, группирующая определенную связку волокнообразных элементов, которую мы именуем человеком.

Все, что он говорил, причиняло мне самые настоящие страдания, однако его, похоже, мало трогала глубина моих переживаний. Он продолжал методически меня доставать. Он сказал, что случайные видящие совершили непростительное преступление, заставив людей вкладывать невосполнимую энергию в сосредоточение на том, что никак не может никому помочь. Чем больше он говорил, тем сильнее я раздражался. Когда я дошел до такой стадии раздражения, что готов был начать на него кричать, он сдвинул меня в состояние еще более повышенного осознания, ударив по правой стороне туловища между тазом и ребрами. Этот удар отправил меня парить в радужном свете, в лучезарном источнике мира и дивной благодати. Этот свет был небом, оазисом в окружавшей меня черноте.

Субъективно я ощущал, что время остановилось. Я видел этот свет неизмеримо долго. Описать словами все великолепие того, что я созерцал, не было никакой возможности, но понять, что именно делает это столь прекрасным, я тоже не мог. Затем я подумал, что ощущение красоты порождается чувством гармонии, мира, покоя и столь долгожданной безопасности. Дышать было так легко, я вдыхал и выдыхал, пребывая в состоянии абсолютного покоя. Какое дивное изобилие! Без тени сомнения я знал – это есть Бог, источник всего сущего, и я встретился с Ним лицом к лицу. И я знал – Он любит меня. Бог есть любовь и всепрощение, это я тоже знал. Свет омывал меня, и я был очищен и спасен. Я не был властен над собой, я рыдал. В основном о себе. Этот свет – и я. Боже, как недостоин и мерзок я!

Вдруг в ушах моих зазвучал голос дона Хуана. Он велел мне идти дальше, подняться над матрицей. Он говорил, что матрица – всего лишь ступень, передышка, которая дает временное пристанище, сообщая мир и безмятежность тому, кто отправляется в неизвестное. Но она бесплодна и статична. Она есть одновременно плоское отражение образа в зеркале и само зеркало. Плоское отражение есть образ человека.

Я страстно отверг сказанное доном Хуаном. Я восстал против его богохульных и святотатственных речей. Мне хотелось послать его подальше, но я не мог преодолеть связывающую силу своего видения. Я был ею пойман. Дон Хуан, казалось, в точности знал все, что я думаю.

– Ты не можешь послать Нагваля, – сказал он у меня в ушах. – Ибо Нагваль дает тебе видение. Это – искусство Нагваля, его сила. Нагваль – тот, кто ведет.

И тут я кое-что понял относительно этого голоса. Он не был голосом дона Хуана, хотя весьма на него походил. И, кроме того, голос был прав. Инициатором моего видения действительно был Нагваль Хуан Матус. Именно его искусство и сила заставили меня увидеть Бога. Он сказал, что это – не Бог, а шаблон человека. И я знал, что он прав. Но я не мог с этим согласиться, причем не из упрямства или от злости, но просто потому, что мною всецело владело чувство преданности и любви к Божеству, бывшему передо мной.

Со всей страстностью, на какую только был способен, всматривался я в этот свет. Он как бы сконденсировался, обретая форму, и я увидел очертания человека. Сияющего человека, от которого исходило благословение, любовь, понимание, искренность и истина. Человека, воплощавшего в себе всю сумму добра.

Страсть, которая охватила меня, когда я увидел этого человека, превосходила все когда-либо мною испытанное. Я рухнул на колени. Я желал поклоняться воплощенному Богу, но тут вмешался дон Хуан. Он