– Дорогая, если тебя и можно назвать вещью, то немыслимо дорогой, – нашелся барон. – Положительно, меня сегодня тянет на неудачные каламбуры… Да, я же обещал показать дорогому Роберу свою камею! Сядьте. Да сядьте же! Нужно, чтобы свет падал под определенным углом. А теперь смотрите.

Всадники! Всадники, летящие сквозь расколотую молнией осень. И это всего лишь слоистый агат?! Обработанный камень?! Этот полет и это пламя, опаляющее души спустя тысячелетия после смерти мастера!

– Я надеюсь, – возвестил барон, – что она сделана по эскизу самого Диамни Коро. К несчастью, гальтарские мастера не подписывали свои творения, а клеймо нам, сегодняшним, ничего не говорит.

– Но тут какие-то буквы, – возразил Эпинэ, не в силах оторвать глаз от распластавшихся в полете коней, – разве это не подпись?

– Нет, конечно. «Лэйе Астрапэ» – всего лишь хвала одному из древних божеств…

– Лэйе Астрапэ?!

– Да, именно так призывали вашего семейного и должностного покровителя. Лично я предпочитаю Унда, он одарил нас музыкой, а не войной, но я не маршал и не намерен им становиться. Пожалуй, я презентую эту камею вам на свадьбу. Разумеется, если вы выполните мое условие.

– Какое? – глухо спросил Робер, впервые в жизни понимая воров и грабителей.

– Остаться в живых до конца нынешних беспорядков. Дорогая, раз уж ты с нами, позволь поднять этот бокал в твою честь. Конечно, муж, пьющий за собственную жену, кажется смешным и навязчивым, но здесь все свои. Не правда ли, герцог?

Что мог ответить Робер? Ничего. Только пригубить «Змеиной крови».

Пистолеты били отменно, а вот запястье после нескольких выстрелов заболело. Отвыкла. Принцесса сердито растерла руку и уселась на один из присланных Альбертом сундуков. Великолепная Матильда вышвырнула бы подарки или, того верней, сожгла вместе с братними писульками, но великолепие околело, а отупевшая старуха даже не догадалась раздать дорогущие тряпки. В Тронко полно девчонок, видевших бархат только на губернаторских штанах, а уж алатские шали… Сколько было бы счастья, хотя еще не поздно! Оставить себе пяток платьев для кагетов и козлов, а остальное отослать кому помоложе…

Матильда рывком распахнула первый из четырех сундуков и принялась за дело. Бонифаций, даже не подумав спросить, поволок все это добро в Сагранну, ну так пусть озаботится доставить назад! А братец не поскупился. Ни одной дряни.

Атлас к атласу, шерсть – к шерсти, лен – ко льну… Начнешь разбираться, разберешься во всем! Хоть в тряпках, хоть в собственной глупости, только на прошлое редко смотришь заново. Мертвая Мупа, странный врач, знающий про еще более странную отраву, и совсем уже странный вор, позарившийся на старую шкатулку. Альдо выпросил рассохшийся гроб… До этого внука к старью не тянуло, но сидеть всю жизнь в Агарисе он не собирался, вот и рыпался, пока не влип по уши. До сих пор не ясно во что, да и не все ли теперь равно? Светловолосого мальчонку, то ласкового, то своевольного, не вернешь, а выросшего зверя можно любить только мертвым…

С первым сундуком было покончено, в окно таращилась подрастающая луна, перекликались стоящие на часах адуаны, пахло кострами и отцветающей степью. Такой ночью, если не любить, не выть и не пить, только и остается ворочать сундуки, пока не рухнешь от усталости и не уснешь. Без слов и без мыслей!

Постели, куда принцесса вываливала барахло, не хватило, и нижняя юбка звездчатого атласа, из которой вышел бы недурной полог, полетела в сторону кресла.

– Прошу прощения, фокэа. С вашего разрешения я переложу этот предмет туалета на скамью.

Матильда обернулась. В кресле расположился олларианец. Тот самый, с кладбища и из кошмаров. Женщина закрыла и открыла глаза. Олларианец остался. Только теперь он стоял.

– Садитесь, – нашлась великолепная Матильда, почти падая на последний нераспотрошенный сундук. – Твою… Кто вы такой?

– Согласен, это имеет значение, – негромко произнес клирик и сел. – Благодарю вас, фокэа.

Имеет значение… Еще бы не имело! Матильда скрестила руки на груди. Чтобы не тянулись к эспере или пистолетам. Первое было глупо, второе – тем более, и в придачу невежливо. В конце концов, на кладбище клирик ее спас.

– Я помню вас по Агарису. – Женщина провела рукой по лицу, нос был на месте. – Вы заставили меня влезть на могилу Руция.

Олларианец засмеялся; у него был хороший смех. Людям, которые так смеются, веришь.

– Памятник был живым. – Принцесса почувствовала, что улыбается. Может быть, от воспоминаний, довольно-таки неприличных для ее возраста. – Сколько раз мы с вами встречались? Два или три?

– Можно считать и так, и так, но я бы советовал полагать эту встречу второй.

– Значит, этот мерзкий пир…

– Забудьте! – Олларианец блеснул взглядом не хуже Адриана. – Вам там было не место.

Забудешь такое! Одна девчонка на столе чего стоила… А внук танцевал с дохлым Айнсмеллером. Дотанцевался…

– Как мне вас называть?

– Как угодно. Имя – это служба, а я никому не могу служить. Я рад, что вы решили остаться.

– Я еще ничего не решила, – возразила Матильда, – я обещала вашему… Бонифацию прокатиться в Кагету, и только. Что мне делать в Сакаци? Рыдать?

– Я имел в виду нечто другое. Я дважды выбирал за вас, потому что вам не давали выбора, но на этот раз решали вы. Вас ждал я, вас ждал другой. Когда-то мы с ним были связаны, но после… некоторых событий его присутствие исключает мое, и наоборот. Пришедший первым получает то, за чем пришел. Или не получает, но не по вине второго. Сегодня мой знакомый от вас отказался, для вас будет лучше, если навсегда. Он может быть убедителен, в некоторых случаях он даже бывает уместен, но его предложения не для вас. Я понял это еще при первой встрече, потому и вмешался. Вы помните наш разговор?

– Помню, – заверила Матильда. Она действительно помнила. – Цена Зверя – жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена – смерть…

Цена – смерть, и Альдо умер. Глупо, неожиданно… Внук бредил непонятным старьем, собирал его, где мог…

– Где он? – почти взвыла Матильда. – Где этот Зверь? Он ведь вылез? Альдо его вызвал!

– Не он и не вызвал. Нужен привал, фокэа. Пусть начнется охота, новая охота за голубой звездой, тогда идите вперед и ломайте лежащие позади мосты, но не раньше. Сейчас – покой. Вы поняли? Полный покой, чтобы не расплескать колодцы.

– Нет! – возопила Матильда. – Я больше не могу! Это для… Для Адриана с Левием и для бочки этой бровастой!.. Я не клирик, я – старая дура… Пошли к Бонифацию. Ничего, что ночь, проснется!

– Не получится. – Улыбка. Странная, обреченная… – Я прихожу к вам и, может быть, дойду до еще одного человека. Если смогу. Так вышло. Вам снились сны, особые сны. Молния была рядом, она позволяет видеть. Я увидел вас, вы увидели меня. Несмерть слышит нежизнь, хоть и не понимает. Нежизнь понимает несмерть, но не может всего объяснить.