Тем временем дрожь начала колотить тело Лили с головы до ног, плечи просто бились о спинку кресла. Шея и спина девушки изогнулись, словно в судороге, губы дрожали мелкой дрожью, пальцы обеих рук вцепились в подлокотники кресла.

Лили застонала, потом выкрикнула:

— Уходи, оставь меня в покое! Тебе здесь нечего больше делать!

Эва не знала, к кому или к чему были обращены эти слова. Они с Лили сидели в гостиной вдвоем, хотя, конечно, Эва и сама ощущала некое сильное, пугающее присутствие. Да еще запах, зловоние, раздражавшее ноздри.

Лили Пиил продолжала биться в припадке: ее спина застыла выгнутой дугой, подбородок отвис так, что рот раскрылся еще шире, глаза вытаращились, ничего не видя. Лили начала подниматься с кресла, все еще цепляясь за подлокотники, ее живот выпятился вперед, голова откинулась назад до предела.

Эву внезапно охватила тошнота, и она попыталась справиться с ней, с силой сглотнув, дыша открытым ртом. Но это не особо помогло. Она изо всех сил пыталась встать с кушетки, но так и не смогла подняться. Ее позвоночник застыл, а тело покалывало. Но почему она не может двигаться?..

Ответ пришел, как некая мысленная насмешка: все дело в страхе, это он удерживал ее на месте, она просто боялась пошевелиться… Все, что могла сделать Эва, так это наблюдать за ясновидящей, чье тело теперь яростно корчилось в кресле. Несмотря на собственный страх, Эва тревожилась о Лили, боясь, что в пароксизме транса та может причинить вред самой себе. И снова Эва напряглась, пытаясь пошевелиться, на этот раз сумев поднять руки. Ее дрожащие пальцы протянулись к обезумевшей ясновидящей.

Но Лили внезапно упала в кресло и затихла. Ее голова упала на грудь, глаза снова закрылись. Время от времени у нее дергались то рука, то нога, то плечо, но Лили все так же расслабленно лежала в кресле.

В комнате стало очень тихо.

И еще холоднее.

Огонь в камине почти погас.

Эва не отрываясь смотрела на Лили, распластанную в кресле тряпичной куклой. В комнате потемнело, и не потому, что подступил октябрьский вечер, просто нечто непонятное приглушило, ослабило свет. Тени сгустились, оживая. Напротив Эвы Лили Пиил лежала в кресле… но вот ее левая рука пошевелилась раз, другой… И наконец соскользнула с подлокотника на бедро девушки.

Голова Лили медленно поднялась, и даже зеленые глаза показались Эве темными, почти черными в слабом освещении гостиной. Но может, это впечатление создалось из-за того, что зрачки Лили сильно расширились и радужка превратилась в тонкую линию вокруг них.

Сначала Эве почудилось, будто медиум смотрит на нее. Но потом она поняла, что полные ужаса глаза Лили пожирают взглядом что-то за ее спиной.

Гэйб остановился за микроавтобусом, принадлежавшим средней школе Меррибриджа. Из-за того что дорога здесь была слишком узкой, автобус полностью перегородил подъезд к маленькой парковке с правой стороны. Ожидая, когда автобус наконец двинется с места, Гэйб посмотрел на затянутое облаками вечернее небо. Сумерки в это время года и без того наступают рано, но из-за сплошных темных клубов над головой лучи садящегося солнца и вовсе не могли пробиться к земле.

Лорен выскочила из автобуса слева, из пассажирской двери, и Гэйб наблюдал за тем, как она машет рукой, прощаясь с друзьями, как автобус трогается с места, чтобы отправиться дальше, вниз по склону, к прибрежной деревне. Он тронул машину с места, чтобы поставить у моста, и тут с удивлением увидел на стоянке маленький двухдверный синий «ситроен». Гадая, кому бы мог принадлежать этот автомобиль и зачем кто-то приехал в Крикли-холл, Гэйб пристроил внедорожник позади чужой машины, развернув его под другим градусом.

Лорен махнула ему рукой, спеша навстречу, и Гэйб выбрался из салона, не забыв прихватить с заднего сиденья большую папку с чертежами и расчетами проекта.

— Привет, худышка, — улыбнулся он Лорен, когда та уже подбегала к нему.

Девочка чмокнула отца в подставленную щеку и улыбнулась так, что Гэйбу сразу стало ясно: школьный день прошел совсем неплохо.

— Привет, па.

— Как ты? — Гэйб весь день не мог отделаться от мыслей о ночном кошмаре Лорен и об испытанной ею боли, хоть воображаемой, хоть нет.

— Отлично, па.

— Честно?

— Честно. Это был просто сон, вот и все.

— Ну конечно, я знаю, врач так думает, но тебе было уж слишком худо ночью.

Он обнял дочь за плечи, и они пошли к мосту. «Дети быстро забывают подобные вещи, — подумал Гэйб. — Но посмотрим, как она будет чувствовать себя вечером, перед сном».

— Как сегодня, не пришлось снова драться? — ненавязчиво спросил Гэйб, хотя улыбка и сбежала с его лица.

Лорен с удовольствием покачала головой — нет, не пришлось. Конечно, Серафина должна была на днях вернуться в школу, и Лорен гадала, сохранится ли вражда между ними. Она искренне надеялась, что этого не произойдет. Нет уверенности, что она сможет снова ударить эту высокую девочку, и, уж конечно, во второй раз отпадет эффект неожиданности… Лорен сомневалась, сумеет ли снова так разозлиться или набраться храбрости. Однако, несмотря на эту тревогу, ей нравилось в школе. Похоже, через несколько дней друзей у нее появится множество, но лучшей подругой, конечно же, останется Тесса.

Прямоугольные очертания дома смутно вырисовывались по другую сторону реки, и стоило Лорен увидеть их, как ее настроение сразу изменилось.

— Па, мне не нравится Крикли-холл, — сказала она, подняв голову и посмотрев на отца.

Гэйб отметил, Лорен не сказала, что ей не нравится в Крикли-холле; она подчеркнула, что ей не по душе именно сам дом. Гэйб испытывал те же чувства.

— Я как раз потому сегодня и ушел с работы пораньше, — сказал он. — Нам нужно поговорить об этом местечке. Оно плохо на всех влияет.

Если бы несколько дней назад кто-нибудь сказал Гэйбу нечто подобное, он просто рассмеялся бы ему в лицо. Как дом может влиять на кого бы то ни было?

— Мы уедем? — Лорен всматривалась в отца в сумерках.

— Скажем так: это очень даже возможно. Но давай сначала послушаем, что скажет мама.

После тяжелой ночи и всех утренних тревог Гэйб предполагал, что Эве захочется уложить вещи и сбежать отсюда как можно скорее. И хотя Гэйб противился мысли, что их одолел какой-то дом, он и сам был бы счастлив поскорее упаковать чемоданы.

Они миновали мост, поглядывая на стремительно бегущую реку внизу под ними. Лорен чуть не поскользнулась на влажных досках, но Гэйб подхватил ее и прижал к себе.

— Почему нигде свет не горит, па?

Гэйб проследил за взглядом дочери и обнаружил, что она права. Дом, стоявший перед ними, погрузился во тьму, ни одно окно не светилось, несмотря на ранние сумерки. Гэйба охватило дурное предчувствие.