Капитан Джильди уселся за стол, намереваясь сообщить великому герцогу Фельпа о своем возвращении, он даже написал пару фраз, но потом скомкал лист и засмеялся. Если поторопиться, «Влюбленная акула» войдет в родную гавань немногим позднее, чем сухопутный курьер въедет в городские ворота со стороны Веньянейры. Проплывут полосатые скалы Монти-Остро, с прибрежного бастиона радостно ударит сигнальная пушка, в круге подзорной трубы теплая синь сменится белизной палаццо и темной зеленью кипарисов. Как же давно он всего этого не видел!

– Я возвращаюсь! – объявил капитан Джильди вдруг ставшим очень чужими стенам, но они промолчали, а о принятом решении хотелось говорить и говорить. С хозяевами, с командой, с готовым пуститься в негоции дриксенским шкипером. Ближе всех находился вернувшийся с последним приливом Вальдес, и Луиджи отправился к нему.

Дверь в апартаменты вице-адмирала была распахнута настежь, фельпец счел это приглашением и вошел. В гостиной никого не оказалось, но слева, из обычно пустовавшего кабинета, доносился странный шум, на который Луиджи и взял курс. Бешеный обнаружился именно там – закатав рукава, он опорожнял ящики бюро. По цветному ковру раскатились потускневшие сморщенные каштаны, разнокалиберные монеты и какие-то флакончики, на одной куче бумаг чернел роскошный веер, другую придавила бронзовая рыбина, за плавник которой зацепились жемчужные бусы. Рядом красовалась россыпь винных пробок и тускло блестел стилет, а на следующей бумажной горе чесалась унаследованная от Фельсенбурга кошка.

– Ты что-то потерял? – вопросил пораженный разгромом Луиджи. – Что-то важное?

– Я потерял дядю, – буркнул Кэналлиец, переворачивая последний ящик, откуда посыпался какой-то порошок. Остро запахло то ли пряностями, то ли благовониями, кошка чихнула, в безумном прыжке сорвалась со своего пьедестала, который тут же рухнул, и выскочила вон. У Луиджи защекотало в носу, и капитан, к собственному неудовольствию, тоже принялся неудержимо чихать. Вальдес стремительно ухватил его за плечо, выволок прочь из комнаты и захлопнул дверь.

– Это понсонья, – объяснил он. – Вот уж не думал, что она там окажется… Хорошо хоть листья, а не цветочки.

Выяснять, что такое понсонья, Луиджи не собирался. Продышавшись и шмыгнув носом, капитан осведомился:

– Что-то произошло с генералом Вейзелем?

– Убили. – Кэналлиец уже держал в руках бутылку «Порченой крови». – Дриксы, причем свихнувшиеся. Правда, дядюшка прихватил с собой чуть ли не весь «гусиный» полк. Как-то странно, что его нет, бедняга казался таким вечным… Ненавижу смерть! За тетушку. Чтобы родила!

– Здоровье баронессы! – Луиджи честно ополовинил сунутый ему стакан. – Она знает уже?

– Она мне и написала. Теперь я, видите ли, старший в бергерском роду, опекун целого выводка, и у меня скоро будет двоюродный братик Рокэ. Таково было последнее желание дядюшки. Рокэ Вейзель… Я уже боюсь этого ребенка, чтоб ему как следует родиться!

– За твоего кузена! – поспешно согласился Луиджи. – Ты что-то искал, когда я пришел?

– Я разбирал бюро. – Вальдес плеснул себе «крови» и выпил не чокаясь. – Дядюшка пытался меня на это сподвигнуть лет пять. Теперь я это делаю… В память о нем, кошки б разодрали этих дриксов. Впрочем, их уже разодрала дядюшкина картечь.

Лучше всего было помолчать, и фельпец это понимал, но понимать – отнюдь не значит сдержаться.

– Ты потерял родственника, хоть и уважаемого, но докучливого, и сам на себя не похож, а я… Я наполовину умер с Поликсеной, мне остались только море и долг. Попробуй это понять хотя бы сейчас!

Вальдес вскочил, но к словам Луиджи это никакого отношения не имело – вице-адмирал всего лишь впустил Гудрун, немедленно вцепившуюся ему в штанину. Кэналлиец взял кошку на руки.

– Ну, твое высочество, – поморщился он, – ты и сравнил… Дядюшка Везелли, с которым мы грызли друг дружку лет двадцать, и незнамо что.

– Ротгер, я уважаю твою потерю…

– Не уважаешь, иначе не нес бы чушь. Наливай, у меня руки заняты.

– Любовь – не чушь!

– Только ты, в отличие от дядюшки, ни кошки не любил. И кошку тоже не любил. Ты не знаешь, как твоя любовь чихает, как сопит во сне, как смеется. Она ни разу не влепила тебе пощечину, не велела надеть теплый набрюшник, не уселась, когда ты прокладывал курс, на карту, чтобы услышать, как ей идет новая ленточка… Ты умозрителен, а потому твои страданья – дым. В отличие от моих. Я-то дядюшку от сапог до пробора знал, а теперь его больше не будет. И для меня, и, что куда паршивей, для Юлианы… А, к Леворукому! Не сходить ли нам прогуляться, не зря же я бусы нашел.

– Ты что, собрался к ведьмам?! Но ведь ты, кажется, страдаешь?

– Страдаю, – кивнул Бешеный, – но где сказано, что это надо делать с постной физиономией и на трезвую голову? Только не пеняй мне Кальдмеером. У меня такое ощущение, что адмирала цур зее спасали, дабы он ввалился в Рассвет согласно действующим эсператийным циркулярам и все там опошлил.

– Кальдмеер?! Почему?

– Да потому, что вечное блаженство подразумевает радость! Чтить Создателя, или кому мы там обязаны что звездами, что виноградом, можно лишь дорожа им созданным, пусть не всем, но хотя бы главным. Здесь дорожа, кальявэра, на этой вот самой земле!

Ойген аккуратно разложил на столе принадлежности для чистки пистолетов и закатал рукава рубашки.

– Я совершил ошибку, отпустив тебя на встречу с графиней Гирке одного, – признался он. – Я видел, что тебе приятно общество этой дамы, и предполагал, что вы станете гулять по парку и говорить о цветах и прочих приятных вещах. Я даже не исключал, что на прощание ты поцелуешь ей руку, однако вы против всякой логики отправились искать Проэмперадора и обсуждать с ним убийства. Это меня озадачивает.

– Ну не мог же я ей отказать! – огрызнулся Ариго. – Пойми, она не решалась довериться Савиньяку…

– Ей следовало довериться брату как главе фамилии и предоставить действовать ему.

– Валентин младше!

– Он способен решать, а это умение перестает зависеть от возраста еще до того, как нас отправляют в Лаик. Однако я не прав, выговаривая тебе за женщину, пока еще не ставшую твоей женой.

– Ойген… Что ты несешь?!

Сосредоточенно орудовавший ершиком бергер поднял взгляд на собеседника.

– Извини еще раз, но совершенно очевидно, что ты влюблен. Не столь очевидно, но более чем вероятно, что предмет твоей любви не испытывал к покойному мужу нежных чувств и уклонялся от полноценного исполнения супружеского долга, принимая настой алатской ветропляски, который выращивал в своем саду.

То, что графиня сделала поверенным своей тайны тебя, говорит о многом, тем более что она несомненно привязана к брату, а брат к тебе относится с удивительной для Приддов теплотой. Все вместе однозначно указывает на то, что по истечении разумного срока ты женишься на графине Гирке и получишь в управление Альт-Вельдер. Это очень хорошо, потому что ты сможешь жить на севере, который стал тебе родным, и в корне пресечешь претензии на эти земли со стороны сомнительных особ. Кроме того, браки по любви угодны небесам.