— Я слышал от твоего отца, что ты собираешься уходить из «Святого Мартина», — сказал он.

— Да. Они хотят, чтобы я ушла, выставляют меня вон.

— Уверен, это не так.

— Сестра Бриджид говорит, что все сестры против меня.

Она почувствовала, что выглядит сейчас пятилетней девочкой с большим пальцем во рту.

— Сестра Бриджид слишком тебя любит, чтобы так думать, а тем более говорить.

— Вам-то откуда знать? Вы ее видели только раз, в ту кошмарную ночь.

Глаза Хелен стали огромными как блюдца при воспоминании о том, как она пыталась украсть ребенка для Фрэнка и Ренаты Куигли и чем все это закончилось. С того дня, по сути дела, и начался закат ее духовной карьеры в «Святом Мартине».

— Нет, Хелен. С тех пор я не раз встречался с сестрой Бриджид, — сказал Фрэнк. — О тебе мы мало говорили, у нас были другие дела… Сестра Бриджид давала мне советы. Она мне очень помогла, и за это я тебя должен благодарить.

— Я тогда только помочь хотела, я и правда думала, что всем так будет лучше.

— Возможно, ты была права. Но мы не могли пойти на это. Пришлось бы прятаться, притворяться.

— Я всю жизнь так жила! — с вызовом, и как бы защищаясь, возразила Хелен.

— Нет-нет, неправда.

— В этом доме все всегда притворялись. И сегодня тоже притворяются.

— Не говори так…

— Как вам удается быть таким честным? Как вы научились быть не таким, как мы?

— Я далеко не такой честный, тебе ли это не знать, — серьезно сказал Фрэнк. — Я совершал поступки, которых теперь стыжусь. Среди всего прочего, мне очень, очень стыдно за то, что я сделал с тобой.

Впервые с того дня, когда она побывала в его квартире, Хелен посмотрела Фрэнку Куигли прямо в глаза. Впервые за много лет настала минута, когда Хелен растерянно молчала, не зная, что сказать.

— Я всегда надеялся, что тебе попадется какой-нибудь хороший, чуткий человек, который заставит тебя посмотреть на этот странный злосчастный случай трезвым взглядом, как бы со стороны. Покажет тебе, что все это по большому счету пустяк, не стоящий внимания.

Хелен промолчала.

— И мне было грустно, что ты ушла в обитель святого Мартина. Мне казалось, ты преувеличиваешь значение того, что произошло.

— Я никогда об этом не вспоминала. — Хелен вскинула голову и вызывающе на него посмотрела.

Он знал, что она лжет, но важно было, чтобы она не поняла, что он это знает.

— И правильно делала. Выходит, я зря волновался. Он улыбнулся ей. Ласково и печально. Он все рассчитал верно. И видел, что ей уже легче.

— Так чем ты займешься… если все-таки уйдешь из «Святого Мартина»?

— Уйду-уйду… Еще не знаю чем. Пожалуй, мне нужно время, чтобы подумать.

— И ты будешь думать вот здесь? — Фрэнк окинул сомнительным взглядом Сотлхилл, дом № 26 по Розмари-драйв.

— Может быть, и нет.

— Не лучше ли тебе уехать? Куда-нибудь подальше от Лондона. Бриджид говорит, у тебя хорошо получается ладить с детьми?

— Да. Детей я люблю. Они не терзают себя так, как взрослые.

— Ты могла бы поработать няней? Годик-другой, пока будешь думать?

— А у вас есть ребенок на примете?

Они уже говорили как равные, ее страх перед ним прошел.

— Есть. Его зовут Александр. Его я не знаю, но я знаю его мать. Только мы с ней поссорились, и она не питает ко мне особо теплых чувств, так что если я предложу тебя, она и слышать не захочет. Вот если бы ты сама предложила ей свои услуги…

— Не покажется ли это странным совпадением?

— Нет, мы можем сделать все через Карло. Она спрашивала Карло, нет ли у него кого-нибудь на примете. Он скажет ей о дочери одного из своих бывших администраторов… Она знает твоего отца.

— Это мисс Ист? — Да.

— Из-за чего вы поссорились?

— Из-за всякой ерунды.

— Александр — славный мальчуган?

— Я не знаю, Хелен.

— Но вам бы хотелось узнать? — Казалось, она взрослеет прямо на глазах.

— Мне бы очень хотелось узнать.

— Прекрасно, — сказала Хелен Дойл. — Все равно мне надо где-то все обдумать, так пускай вместе с Александром Истом.

Праздничный торт, наконец, был принесен и разрезан. И когда каждый получил по кусочку роскошного десерта на тарелочке, Десмонд постучал ногтем по своему бокалу, требуя внимания, и объявил, что Фрэнк Куигли, который четверть века назад произносил такие прекрасные тосты, скажет сейчас несколько слов.

Фрэнк вышел вперед и поблагодарил за то, что ему дали слово: для него это огромное удовольствие и огромная честь. И ему удалось создать впечатление, что так оно и есть на самом деле. На миг все присутствующие поверили, что ему действительно несказанно повезло, что его вообще пригласили.

Фрэнк заговорил. Он прекрасно помнит Дейрдру в тот день, когда она отдала руку и сердце Десмонду. С тех пор она почти не изменилась. Молодая и красивая девушка.

Перед ней лежала вся жизнь, ей предстояло сделать выбор. И она выбрала Десмонда Дойла.

От свадьбы Фрэнк плавно перешел к периоду «Палаццо», нарисовал картину семейного счастья, остановился на детях, с которыми Дойлам так повезло — со всеми без исключения. Одна дочь преуспевает на поприще книготорговли — «Палаццо» пыталась переманить ее, но безуспешно; другая посвятила жизнь служению людям; а в сыне пробудилась тяга к земле. Трое детей, и, глядя на каждого, Десмонд и Дейрдра могут с гордостью сказать, что самые заветные их чаяния осуществились.

Самому ему в молодости не так повезло. Далеко не сразу он встретил на своем пути любовь. (Его взгляд скользнул по Морин в лимонном шелковом платье.) Позже и он изведал радости супружества, хотя, увы, в отличие от Десмонда, ему не дано было стать отцом троих прекрасных детей. Но сегодня он счастлив, и, хотя, возможно, порой он и завидовал своему другу, сегодня в его сердце нет ни капли зависти. В выходные они с Ренатой едут в Бразилию. Домой они вернутся вместе с девочкой по имени Полетт, восьми месяцев от роду. Монахини выправили все необходимые бумаги. И хотя их будущая дочь намного младше детей Десмонда, он все же надеется, что между ними будет такая же прочная дружба, какая связывает его с Десмондом. Дружба на всю жизнь. Есть вещи, над которыми время не властно.

Это была великолепная речь, кое-кто даже смахнул слезу.

Подняли бокалы с шампанским.

Фрэнк сумел растрогать всех и каждого. Даже Морин Бэрри.

— Боже мой, да ты настоящий актер! — восхитилась она.

— Спасибо, Морин, — галантно поблагодарил он.

— Нет, я серьезно. У тебя всегда был талант. Тебе не приходилось лезть из кожи вон — ты без труда мог бы убедить нас, мою мать и меня, в том, что мы неправы.