под «правой» общественностью следует разуметь далеко не то, что в глазах определенной части общества окрашивается специфически черным цветом.

В. Л. Бурцев, уверенный в единственной возможности власти, если ее будут осуществлять «Юреневы и Чайковские», – был в этом «правом» лагере. Проф. И. П. Алексинский, все еще носящий по старой памяти штамп «народного социалиста», был с нами. С нами был кн. Павел Долгоруков, хранитель устоев кадетской партии. С нами были правоцентральные фигуры А. И. Гучкова и В. В. Шульгина. С нами были А. Ф. Трепов, Н. Е. Марков и все будущие столпы официального монархизма.

Но, самое главное, – с нами была подавляющая масса неорганизованного русского беженства.

«Правый фланг», поддерживавший армию, был не столько политической, сколько психологической приводы. Для них важен был не принцип монархии, но была нестерпима острая боль от потери русской государственности и горячее желание поддержать ее обломки: они чувствовали, что обломки эти находятся в армии. Для Бурцева и Долгорукова – на этом кончалась психологическая потребность честной и мужественной поддержки; для Трепова, Маркова – поддержка эта сливалась с воспоминаниями о другой армии, при других временах, – старой Российской Императорской армии и ее непререкаемом Вожде – Русском Даре.

Но каково бы ни было психологическое «приятие» армии, все эти люди, от Бурцева до Маркова, искренне и безоговорочно были ее друзьями.

В этом широком фронте было мало организованности; но и не было политиканства. Мотивы поддержки армии, как уже указано выше, были не политическим расчетом, но психологической потребностью. Чувства не были оформлены партийными съездами и сжаты обязательными тисками постановлений. И огромная масса русского беженства, по своей природе монархического, не имела своих политических вождей и тянулась к центру русской эмиграции – Русской армии.

* * *

Сильной опорой для армии послужило образование в Париже и во всех крупных центрах «парламентских комитетов».

«Парламентские комитеты» состояли из бывших членов законодательных палат – Государственной Думы и Государственного Совета. В противоположность Съезду Членов Учредительного Собрания, они не претендовали ни на какую «преемственность» в смысле своего права на выражение народной воли. Объединенные формальным признаком принадлежности к законодательным палатам, по существу они были объединены только общим стремлением поддержать русское имя и русскую государственную идею.

Значение этих комитетов было огромно.

Поскольку для широкой публики был важен демократический штамп и поскольку на нее действовали демагогические приемы ораторов «учредилки», – постольку для деловой, незаметной, но необходимой работы были ценны старые русские парламентарии. Как ни мал был стаж российского парламента, – в него влилось много людей подлинного опыта, и много имен говорило не только человеческому сердцу, но и уму. Среди наших русских парламентариев были лица, связанные деловой работой с крупными иностранными деятелями, и это должно было оказывать большое влияние.

Душою этих организаций – в общем масштабе – были А. И. Гурко и А. И. Гучков.

Здесь мне кажется совершенно необходимым остановиться на одном из них – А. И. Гучкове. Есть фатальные обвинения, которые преследуют людей и которые становятся особенно популярными. Монархиста В. В. Шульгина упрекали в том, что он убедил Государя отречься от престола, хотя решение это было принято до его приезда и независимо от него: по вышедшим воспоминаниям Шульгина[12] мы знаем все детали и все мотивы его поездки в Псков. Точно так же на А. И. Гучкова легла тень обвинения в составлении «приказа № 1», когда документально установлено, что к приказу этому он никакого отношения не имел и принял все меры, чтобы его парализовать[13]. Тем не менее обвинение это очень популярно. Один из видных генералов писал Главнокомандующему в октябре 1920 года (в Крым):

«Имя А. И. Гучкова, как автора приказа № 1, разрушившего нашу доблестную армию, слишком ненавистно в военных кругах, и я сомневаюсь, чтобы с ним пошли лучшие офицеры». Я убежден, что и настоящие строки не рассеют в отношении А. И. Гучкова пущенной басни.

Тем достойнее его исключительная роль в деле помощи армии. Пользуясь своими большими связями в общественных и торгово-промышленных кругах, А. И. Гучков проявил необыкновенную энергию, забыв все свои личные обиды. В вопросе о добывании средств, смягчении требований французов о распылении Русской армии, в проведении нашей точки зрения в различных учреждениях – А. И. Гучков являлся действительным другом армии.

Парламентские комитеты стали ядрами русской национальной мысли, особенно ценными потому, что мысль эту они выражали не только декларативно, но помогали своей практической работой. И особое значение получили они в условиях Константинополя, где имел пребывание штаб Главнокомандующего.

Время, непосредственно следовавшее за Съездом Членов Учредительного Собрания, ознаменовалось крупным явлением в русской общественной жизни: произошел раскол в рядах кадетской партии. Несомненно, что очень многие из членов этой партии сочувствовали делу Русской армии. Но открытое и твердое выявление отношения к ней, вплоть до ответственных заявлений, связывающих ее с судьбами армии, не соответствовало характеру партии Народной Свободы. Мы знаем почти трогательное отношение к армии, которое продолжал выявлять частным образом такой крупный деятель кадетской партии, как проф. П. И. Новгородцев; но из видных партийных лидеров только один кн. Павел Долгоруков имел мужество открыто встать на ее сторону и в полном смысле этого слова связать себя с ее судьбою.

Раскол в кадетской партии произошел вследствие отрицательного отношения к позиции П. Н. Милюкова, пошедшего рука об руку с вождями социалистов-революционеров. В Центральном Комитете партии такие ветераны кадетизма, как Родичев и Петрушкевич, осудили новую тактику Милюкова. К ним присоединились кн. Павел Долгоруков, Астров, Набоков и Тесленко, и, хотя была принята мягкая и половинчатая формула перехода к очередным делам, произошел глубокий внутренний раскол.

Раскол кадетской партии ускорил образование той центральной группировки, которая в июне 1921 г. была осуществлена Съездом Русского Национального Объединения. Съезд открылся председателем Бюро В. Л. Бурцевым и на нем был избран Русский Национальный Комитет, председателем которого был выбран проф. А. В. Карташов.

В постановлении Съезда по докладу покойного В. Д. Набокова указывается на «глубокое национальное, моральное и политическое значение верности принципу вооруженной борьбы и неизменной связи с Русской армией», ибо Съезд видит в этом «средство и путь к охранению национальной чести, залог возрождения русского государства и восстановления международного к нему доверия».

Национальный Комитет все время оставался верным этому постановлению и никогда не сходил с той дружественной платформы, которая вытекала из такого мировоззрения. Работа его может быть оценена особенно в связи с тем, что, объединяя много разнородных элементов, Национальный Комитет не мог иногда выявить в полной мере яркий и определенный политический курс. Но в моменты тягчайших испытаний Русской армии, в общем хоре голосов, вставших на ее защиту, Национальный Комитет умел подыматься до того истинного пафоса, который отвращал события, казавшиеся неотвратимыми.

* * *

Таким образом, после левых