С марта 1944 г. группа Штауффенберга никакой возможности устроить покушение больше не имела. Помогло благоприятное обстоятельство. С 15 июня временно, а с 1 июля официально Клаус фон Штауффенберг был назначен начальником штаба при командующем армией резерва и одновременно получил чин полковника. Это значило, что отныне он должен был участвовать в совещаниях по обстановке, проводившихся в ставке фюрера. Штауффенберг сразу же решил сам осуществить покушение. Друзья отреагировали на его решение с большим недовольством, но, поскольку все другие попытки провалились, пришлось согласиться. Благодаря своей новой должности Штауффенберг мог — с Фроммом или без него — привести в движение весь командный аппарат армии резерва.

Заговорщики вступили в период новой активности. Вновь были просмотрены и обновлены в соответствии с обстановкой все обращения, предстоявшие выступления по радио и заранее подготовленные приказы. Было ясно: решающий день близок. Происходили последние совещания с посвящёнными в заговор офицерами. Своим преемником в качестве начальника штаба при Ольбрихте Штауффенберг сделал своего друга Мерца фон Квирнгейма, который теперь переместился на Бендлерштрассе. Он жил вместе со Штауффенбергом в берлинском районе Ванзее. Затруднение возникло с берлинским охранным батальоном, новым командиром которого был назначен майор Эрнст Ремер. Награждённый «Дубовыми листьями» к «Рыцарскому кресту» 1-й степени, он считался верным Гитлеру. Но заговорщики полагали, что после убийства Гитлера он подчинится приказам нового военного командования.

На Западе позиции заговорщиков летом 1944 г. в некоторой степени усилились. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель, бывший поклонник Гитлера, его любимец и долгое время идол «Гитлерюгенд», теперь откололся от фюрера. Целлер так рисует его взгляды: «Захват Гитлера и его осуждение германским судом; переговоры о перемирии на Западе на основе немедленного оставления оккупированных западных областей и непосредственного прекращения бомбёжек западными союзниками; удержание сокращённой линии обороны на Востоке; и наконец, создание новой временной имперской власти во главе с Беком, Гёрделером, Лёйшнером»32. Узнав о подготовке, ведшейся Штауффенбергом, Роммель высказался против покушения, но в принципе выразил свою готовность участвовать в заговоре. Политически Роммель принадлежал к правому крылу группы Гёрделера. Он безоговорочно служил своему фюреру, пока тот побеждал, но отказался следовать за ним, как только вырисовалась опасность свалиться вместе с ним в пропасть. Кроме того, Роммель был поборником империалистического «западного решения»: открытия фронта на Западе и продолжения войны против Советского Союза.

В начале 1944 г. Штауффенберг и Хефтен направили юрисконсульта компании «Люфтганза» д-ра Отто Йона в Мадрид с заданием установить контакт с западными державами, если возможно — с высшим командованием союзнических экспедиционных сил, и проинформировать их о предстоящем государственном перевороте. Эту акцию отнюдь не следует обязательно рассматривать как выражение «западной ориентации» Штауффенберга. Он одобрял также и попытки установить контакт с Советским правительством, выступая, как уже говорилось, за мир на всех фронтах.

В это время Штауффенберг, очевидно, уделял повышенное внимание дислоцированным в Берлине и вокруг него войскам, чтобы быть уверенным в их готовности действовать. За это говорит сообщение тогдашнего обер-ефрейтора пехотного училища в Дёбериц-Эльсгрунде Вальтера Кайрата:

«В начале 1944 г. весь 4-й учебный батальон пехотного училища в Дёбериц-Эльсгрунде был выстроен для смотра на учебном плацу. Капитан Патцер, весьма энергичный и спортивно тренированный офицер, сделал наше подразделение (оно именовалось теперь 2-я кадровая рота 4-го учебного батальона) отборным. Смотр производил полковник Штауффенберг с сопровождавшими его лицами. Он спокойно и уверенно обошёл фронт, а потом в весьма товарищеском тоне подробно побеседовал с некоторыми солдатами. Он сказал тогда: «Рота производит на меня безупречное впечатление. Ваш трёхмесячный отдых скоро кончится, вас вскоре ожидает дело, и вы станете головной ротой в выполнении моего задания. Я ожидаю от каждого солдата и офицера выполнения своего долга, дело всерьёз идёт о судьбе Германии». Все мы подумали, что нас пошлют на Западный фронт, поскольку там ожидалось вторжение союзников.

Учебные планы роты были изменены. Если прежде они на 50 процентов предусматривали обучение кандидатов в офицеры атаке и «определению местонахождения противника», то теперь на первое место были поставлены ближний бой, уличный бой и т. п. Учения зачастую проводились с боевыми ручными гранатами и противотанковыми фаустпатронами. В конце июня утром нас подняли по тревоге. Через полчаса рота была готова к бою, выстроившись в полном боевом снаряжении, со станковым и ручным оружием. Нам выдали боевые патроны. Для сохранения секретности этой операции нам сказали, что иностранные рабочие готовили в Берлине бунт. Автомашины и танки принадлежали приданной нам моторизованной части. Через несколько часов операция закончилась, в Берлин мы не отправились, тревога оказалась учебной. После этого учения полковник Штауффенберг появился в Дёбериц-Эльсгрунде второй раз для подведения итогов. Капитан Патцер приказал нам построиться как положено и отдал рапорт полковнику Штауффенбергу. Когда мы окружили его, он сказал: «Теперь мне важна не безупречная линия строя; я хочу видеть твёрдую линию в том суровом деле, которое нам скоро предстоит!»»33

Ольбрихт тоже инспектировал части в районе Берлина и старался установить личный контакт с офицерами, которые (как и уже упоминавшийся капитан Патцер) не принадлежали к заговору, но должны были выполнить важные задачи. Так, в начале июля была произведена учебная тревога в танковом учебном полку в Потсдам-Недлице. Затем Ольбрихт проинспектировал часть, поблагодарил солдат и офицеров за хорошее учение и побеседовал с ними.

Инспектированию подверглось и танковое училище в Гросс-Глинике. Об этом сообщает тогдашний курсант училища Вальтер Харц:

«За несколько дней до 20 июля — мы вели учебный бой боевыми снарядами на бывшем полигоне Дёбериц — нам было приказано немедленно, со всеми нашими машинами, вернуться в училище, так как получен условный сигнал «Валькирия». Танки были заправлены, боекомплекты розданы, и затем мы вместе с другими инспектируемыми подразделениями училища — бронетранспортёрами и противотанковыми орудиями — выстроились в колонну на шоссе Потсдам — Шпандау, проходившем вблизи училища. Училище имело преимущественно танки «Т-IV» с 75-миллиметровой длинноствольной танковой пушкой; было у нас и несколько «пантер». Проводилась тревога по военным понятиям довольно медленно, и скоро пошли слухи, что это просто учение. Если память мне не изменяет, всё делалось довольно поверхностно: некоторые танки даже не были готовы к бою, а экипажам не выдали продовольствия. Только теперь нам сообщили, что кодовый сигнал «Валькирия» подаётся при «внутренних беспорядках». Когда мы стояли на шоссе, к нам подошли несколько незнакомых офицеров, явно не из училища, и осмотрели машины. Они наверняка наблюдали тревогу с самого начала и остались недовольны, ибо на следующий день мы получили от инспекторов выговор за нашу халатность; нам объяснили, к каким роковым последствиям она