— Но какого черта? Смотрите! — воскликнул голос, после чего появился мужчина, спустившийся в кокпит и заслонивший своим телом весь свет. Мужчина, которого он никогда раньше не видел. — Кто ты, черт возьми? — спросил мужчина, уставившись на Фабиана. — И какого черта ты делаешь в моей лодке?

В этот момент все встало на свои места.

Когда прошлой весной Лилья впервые встретилась с четой Викхольм, все ее внимание было приковано к их дочери Сони, и в первую очередь к коробкам с ее именем, которые она открывала и просматривала. Но она также заглянула в картонную коробку с именем Хао и уже тогда удивилась тому, что там было очень много игральных костей. Что, если бы она знала, что их ждет всего через месяц?

Теперь она снова открыла ту коробку на полу своего кабинета в полицейском участке, и там была она. Прямоугольная деревянная шкатулка, которая была заполнена кубиками всевозможных цветов и форм. Там были обычные игральные кости для «Яцзы» из белой пластмассы. Были деревянные кубики с точками золотого и красного цвета — кости из казино. Были кости со странными символами, количество их граней было под двадцать.

Были и кости, о существовании которых она даже не подозревала.

В коробке нашлась также пластмассовая «Звезда Смерти», коллекция ножей, а еще две книги в твердом переплете и два DVD-диска с проштампованной библиотечной карточкой из библиотеки Поарпа в пластиковом кармашке сзади диска.

«Американский психопат» Брета Истона Эллиса, которого она еще в молодости решила никогда не читать. По-видимому, книга бы еще хуже, чем в фильм, хотя даже он был для нее чересчур страшным. Фильмы «Шоссе в никуда» и «Малхолланд-драйв» были сняты Дэвидом Линчем, и, как у многих представителей ее поколения, у нее был период Линча. Но ни один из этих двух ей не удалось досмотреть до конца, так как она сочла их слишком странными.

Книгу «Дайсмен, или Человек Жребия» Люка Райнхарта, однако, она читала, и если она правильно помнила, она была у нее как на шведском, так и на английском языке.

На дне коробки также лежал фотоальбом с выцветшими фотографиями, на которых были запечатлены Милвох и его сестра в детстве, они бегали по саду, строили что-то из «Лего» и играли в «Монополию». Но ближе к концу начались немного другие фотографии. Хотя ему было не больше одиннадцати-двенадцати лет, он, казалось, находился в трудном подростковом периоде, с накрашенными глазами и постоянно опущенными уголками рта.

Между последними двумя страницами альбома лежал старый помятый конверт из «ФотоКвик». Она открыла его и достала пачку фотографий, которые все были сделаны в одно и то же время в парке Тиволи в Копенгагене.

Понтус Милвох, которому на вид было не больше восьми-девяти лет, был почти на всех фотографиях. Большинство из них он сделал сам, на заднем плане на снимках были разного рода карусели. Но с некоторыми он, должно быть, обращался за помощью к другим людям, так как снимали явно издалека, а он махал рукой в камеру.

Родителей или сестры не было видно ни на одной из фотографий. Он, конечно, мог поехать в парк с каким-нибудь дальним родственником или другом. Но после детального изучения фотографий она пришла к выводу, что все выглядело так, будто он действительно был там совсем один.

Учитывая его небольшой возраст, это было странно. А зная его родителей и их воспитание, это выглядело еще более странным. Но это, казалось, совсем не заставило его грустить.

Напротив, в его глазах было столько радости и счастья, что невозможно было понять, как он превратился в такое чудовище.

Двигатель был просто огромного размера и работал так громко, что можно было подумать, будто он принадлежит какой-нибудь рыбацкой лодке среднего размера, а не открытой маленькой деревянной лодочке. Но начальник порта мог долго и почти бесконечно рассказывать, почему его самодельная лодка во всех отношениях просто гениальна.

Фабиан быстро оставил попытки вникнуть в его рассказы и теперь держался на носу, подальше как от двигателя, так и от капитана с наушниками для телефона, которые он использовал в качестве затычек для ушей. Он хотел только тишины. Но так как даже через наушники было слышно мотор, он включил «Thursday afternoon» Брайана Ино, которая помогла дать волю мыслям в полном спокойствии перед тем, что его ждало впереди.

Только здесь, в море, он понял, что именно так ощущал себя всю прошлую неделю. Все, что его окружало, было не чем иным, как затишьем перед бурей. И что бы он ни делал, они все равно летят куда-то в бездну. Как будто ничто на самом деле не имело значения, все было предопределено.

Это было чувство, которое шло вразрез со всем его существом и всем, во что он действительно верил, и больше всего на свете он хотел бы направить свою энергию на нечто прямо противоположное. Ведь всегда можно как-то повлиять на происходящее и изменить ситуацию. Это именно то, что он пытался донести до Теодора. Но у него не получилось, и теперь он не знал, верит ли еще во все это сам.

После того как ему удалось успокоить шокированную семью владельца яхты и объяснить им, почему он вломился на борт их лодки, он разыскал начальника порта и спросил, не знает ли тот кого-нибудь, кто мог бы выйти с ним в море на своей лодке как можно быстрее. Мужчина снова предупредил о надвигающемся циклоне, который, судя по его ноге, вот-вот должен был начаться, но в конце концов все же предложил отвезти его в своей деревянной лодке.

По левому борту была бухта Лахольм. Они направлялись на юг в сторону Халландс Ведерё, за пределы полуострова Бьяре. Видимость можно было охарактеризовать как среднюю, стояло почти что безветрие. И все же лодка плыла вперед по воде, а волны от вчерашних ветров были гладкими и почти зеркально прозрачными, но прежде всего высокими и глубокими. Он мог бы страдать от морской болезни, но был так сосредоточен на анализе увиденного в бинокль, что ничего не чувствовал. То тут, то там появлялись одиночные грузовые суда, маленькие, как спичечные коробки. То и дело мимо проносились скоростные катера, резко контрастирующие с парусниками, которые покачивались на волнах в ожидании вечернего бриза, словно скудно разбросанные крошки на гигантской клеенке.

Область, которую Муландер определил с помощью триангуляции, была основана только на двух разных вышках сотовой связи. Одна из них располагалась в Торекове, а вторая — на острове Халландс Ведерё, который с его самой высокой точкой чуть более десяти метров над уровнем моря почти не был виден в дымке. Область была очень большой по размеру, а так как видимость постоянно ухудшалась, то еще одним важным фактором было время.

Максимальная скорость их лодки составляла шесть узлов, а это означало, что у них не было шанса догнать ни одну из лодок, которые шли на моторах. Парусники с поднятыми парусами, однако, не были проблемой. Но его интересовали не они, а те, которые неподвижно качались на волнах с нераскрытыми парусами.

Он очень бы хотел, чтобы им пришлось возвращаться в Хальмстад с пустыми руками. Чтобы позвонила Тувессон и объявила, что Муландер только что определил новое месторасположение парусника намного дальше на север. Чтобы она сказала, что телефон все еще был в движении и что Франк Шэпп не сдержал своего обещания, а просто продолжил путь в направлении Гетеборга в соответствии со своим первоначальным планом.