– Ма, дядя японец вернулся. Он мне игрушечный вертолет подарил и самурайский меч почти как настоящий.

Любовь с олимпийцем

Киберпространственное расширение позволяло Дюмону присутствовать практически в любой точке города, ведь везде были установлены детекторы и многоканальные камеры, всю городскую территорию покрывали «облака» – рассредоточенные системы наблюдения. Последние часы Хармонт повсеместно показывал страшные картинки, стремясь перещеголять Голливуд и Болливуд в худших их проявлениях. С помощью систем наблюдения Дюмон был свидетелем неуклонного расползания нитеплазмы по городу и ее проникновения в людей, постройки, растения. Иногда это сопровождалось гибелью людей, особенно в местах их скопления.

Он видел, как собрание алкашей в пабе обернулось зеленоватой слизью, стекающей сквозь половицы, перекрытия и фундамент в почву, вплоть до материнской породы. Он наблюдал, как красотки, танцевавшие в ночном клубе, превращаются в оплывшие скелеты. Как ловкие бизнесмены, способные, казалось, обмануть самого Господа, оборачиваются плесневыми наростами на клавиатурах компьютеров, а от гостей на свадьбе в южном размашистом стиле остаются только слизневидные потеки. На его глазах полиция застрелила человека, пытавшегося пробиться сквозь карантин. Его наискось пропорола очередь из автоматической винтовки, кто-то для надежности еще бросил в него гранату. И вот разбросанная на радиусе в двадцать метров плоть выпускает отростки, которые, сплетаясь, начинают стягивать и сращивать расчлененное тело. Через десять минут убитый цел, а еще через пятнадцать жив, даже улыбается. Полиция в ужасе разбегается, а спустя двадцать минут его накрывают термобарическим зарядом с вертолета…

Сэр Роджер Дюмон видел, что нитеплазма, пользуясь своими неограниченными возможностями по проникновению в живую и косную материю, способна как к симбиозу, так и к хищничеству.

Очевидно, это зависело от ее возможности найти «дом» в тех или иных материальных структурах.

«Почкование – примитивное бесполое размножение нитеплазменного мицелия, – сформулировал для себя Дюмон. – Почка при благоприятных условиях дает начало новым гифам. Попадает в тело человека пассивно, через хрональные каналы. Встраивается в метаболизм носителя. При неблагоприятных условиях человек может погибнуть в результате дисфункции органов или разрушения тканей».

Но отмечал он и несколько иную картину: нитеплазменные образования маскировались под объекты нашего мира, при этом мицелий заменял собой земную материю.

Сэр Роджер Дюмон пристально, управляя ракурсами, наблюдал, как мать поглощает сына, а муж жену, как члены большой семьи по очереди становятся по сути оборотнями. Нитеплазменный организм в таких случаях явно ставил задачу не питания или не только питания, а превращения себя в человеческую особь, в совокупность человеческих особей. Мицелий, развивающийся из спор, хотел быть человеком, по крайней мере, во внешних проявлениях.

«Спора-конидия или зооспора. Более устойчива, чем почка, способ питания неизвестен. Способна принимать облик живого или неживого объекта, имитировать его функциональность и структуру».

Дюмон понимал – будет что-то еще. Есть законы функционирования живой материи. Бесполое размножение спорами должно у нитеплазменного организма смениться половым размножением. Значит, спора прорастет в гаметофит, производящий половые образования – гаметы. Слияние разнополых гамет даст начало спорофиту, новой нитеплазменной грибнице.

Сэр Роджер Дюмон хотел быть ее владельцем. Тогда она станет его Граалем.

Его искали предки Роджера, сокрушая препятствия мечом и копьем, перетряхивая Иерусалим и Константинополь. Свой собственный Грааль пытались создать прадеды Роджера, продавая скованные вереницы негров и грабя сокровищницы индийских набобов. Его предки выжимали из индейской крови золото и серебро, охотились на австралийских аборигенов с собаками, обирали тощих индийских крестьян и отправляли в опиумный нокаут коротышек китаез. Еще более близкие предки загоняли африканских дикарей в копи – добывать платину и алмазы, гоняли их по веткам, чтобы те собирали каучук, и вели их по джунглям как вьючную скотину с ящиками и тюками на загривке, пока те не издыхали от разрыва сердца. Они добились контроля над мировым богатством, но Грааль появится только у него. Сэру Роджеру было даже жаль славных предков, которые взирали на него благородными лицами с портретов – он во всем их превзойдет. Они могли рубить, насиловать, продавать в рабство, сжигать, учить весь мир хорошим манерам. А он сможет быть внутри каждого созидателя и каждого разрушителя.

Роджер Дюмон вышел на балкон, потягивая двухсотлетний коньяк, и окинул взглядом Зону. В отличие от города, затянутого дымкой, она сегодня была на удивление ясной, даже сияющей. Он протянул к ней бокал: «Я хочу обручиться с тобой так, как великие венецианские дожи обручались с морем. Они были прохвосты, нередко пытались нагреть рыцарей – франков и нормандцев, но придумали как всегда хорошо». И тут к нему в бокал будто что-то упало, такой легкий, почти неслышный плюх – и мимолетный горбик на поверхности янтарной жидкости.

Дюмон поднес венецианское стекло к глазам – а и в самом деле внутри что-то есть. Что-то похожее на кольцо. А ведь дожи именно кольцо бросали в те воды, что творили блеск и богатство Венеции.

Он потянулся, чтобы вытащить это из бокала, и увидел на пальце колечко из серебристых искорок.

Поднес к глазам, дал команду на увеличение инкорпорированной видеокамере, что была сопряжена нейроинтерфейсом с его зрительным нервом. Вроде как свернувшаяся змейка с крылышками…

Но змейка вдруг развернулась, стала очень большой, просто Ананта какая-то. Она бросилась на него, раскрыв пасть от земли до неба.

Сэр Роджер Дюмон потерял сознание от ужаса, пробившего его от темени до пяток.

Очнулся уже на постели – это робот-слуга перенес его своими захватами с балкона, сейчас спрашивает, угодно ли вызвать врача или других слуг.

– Исчезни, – приказал Дюмон и обратился к интеллектуальной кибероболочке дома:

– Затемни окна. «Оду радости» Бетховена направь мне в уши узким пучком. Визуализируйся и сопровождай.

Кибероболочка трехмерно визуализировалась девушкой вавилонского вида, священной блудницей из храма Иштар. Именно этой богине втайне поклонялся род Дюмонов, начиная с крестовых походов.

Вместе с голографической спутницей сэр Роджер опустился на этаж ниже, прошел барочной галереей, затянутой гобеленами; здесь у него висели подлинники Рубенса, изображавшие огромных мясистых человекоподобных существ, способных на бесконечное поглощение еды и прочих радостей жизни. Миновал сумрачный круглый зал с огнем, вечно пылающим на копии тирского жертвенника, где стояли статуэтки древнесемитских божеств из Тира, Сидона и Вавилона с огромными, гипнотически притягивающими глазами вампиров. Их привез его далекий «пра» из крестового похода, но до недавнего времени они хранились тайно и скрытно приносили удачу. Прошел коридором, напоминающим пещерные переходы, где располагалось собрание неолитических рисунков и орнаментов – нельзя было не обратить внимания на узоры, которые изображали существ, способных проникать в других и пожирать их изнутри. Длинный извилистый коридор замкнулся на небольшое помещение, по форме напоминающее раковину – оно послушно распахнуло перед ним овальную дверь-диафрагму.