Он обернулся на шум, когда уже уходил от фонтана вверх по Хайтс-роуд. Сначала в больших густых тенях, отбрасываемых экс-банками, ему показалось, что фонтан заработал. Опа и ура – у мэрии все же нашлись бабки, но почему вечером? Почему предварительно не очистили фонтан от всякого говна, который в него ударно сваливали последние семь лет? Чтобы удостовериться в радостном событии, Дюмон сделал несколько шагов в обратном направлении, но уже минуту спустя с протяжным воплем удирал на своих тощих подагрических ногах (макаронинах, как шутили друзья) по Хайтс-роуд.

Из фонтана била, брызгала, лезла быстро густеющая живая плоть.

В этом убедился и полицейский патруль, который остановил второго Дюмона на Хайтс-роуд. Копы не стали сажать «вонючку» в кабину, просто надели ему наручники, заодно приковав к облупленному фонарному столбу, а сами поехали навестить фонтан, чтобы проверить, насчет чего там орет черномазик на ножках-макарошках.

Полицейские сразу заметили волну, точнее, какое-то волнообразное изменение прозрачности воздуха. А что там поступает из фонтана, этого они понять не могли, даже пялясь почти в упор. Хотя могли бы, если б не дрейфили, не потели и не пучили глаза от страха.

То, что появлялось из фонтана, было живым – по теплу, по запаху, пряно-сладковатому, по движениям, быстрым и криволинейным. И оно действовало с какой-то целью.

Да и цель, в общем, была понятна. Это живое вещество мгновенно разлагало все, что сделал человек: асфальт, бетон, металл, стены из кирпича и шлакоблоков; оно проникало в почву, превращая ее комки в ровные гранулы, оно даже уходило в подстилающие горные породы. Оно меняло сам воздух, в котором возникало что-то напоминающее трехмерную мозаику. В мир входила совсем другая реальность.

В этой реальности не было отдельных тел и их движения, только различные состояния среды и колебательное их изменение. Этот мир был разнообразен, потому что использовал хрональные потоки, текущие в разных измерениях – вперед, назад, вбок – но кардинально един. Этот мир был не только живым, но и по-своему разумным.

Передний коп, Брайан, зачарованный переливами живой материи и одурманенный сладкими запахами, внезапно обнаружил, что со всех сторон окружен новой реальностью. Теперь его рация лишь бестолково трещала, заткнулся и персональный коммуникатор, вживленный под кожу.

Он попытался обнаружить взглядом напарника. Но в переливчатой гуще, оказавшейся на том месте, где только что боязливо жался Уилл вместе со своим крупнокалиберным кольтом и автоматической винтовкой – он всегда любил махать большими стволами, – плавали только разъятые части тела и фрагменты вооружения. Нога с ботинком, рука с часами, обойма, затвор, жетон хармонтской полиции. Но и те быстро растаяли, точнее, были всосаны гущей. Засмотревшись, Брайан пропустил тот момент, когда живая материя подхватила и понесла его самого.

Испуг тут же испарился. Брайан ощутил невыразимую легкость, гораздо большую, чем от дозы самого улетного диффузного симкода. И уже не испугался, когда заметил, что у него нет никаких рук и ног. Ведь это ему нисколько не мешало!

Он мог взять что угодно, хоть тысячей рук, на любом расстоянии от себя – даже на соседней улице. Он мог нестись, лететь, воспарить, нырнуть в любой момент – прямо в грунт или стену, ставшие теперь проницаемыми. И в любой момент гуща вокруг могла оказаться тугой гладкой плотью, в которую он, едва б захотел, проник бы как мужчина. И Брайан Кеннеди понял, что не хочет возвращения назад, к своему грузному неуклюжему медленному телу, к своей рыхлой бабе, занимающей задницей полкухни, к своей тупой работе, состоящей в издевательствах над пьяными, горемычными, больными людьми. Он хотел быть новым, другим.

Сейчас он мог одновременно находиться в разных точках пространства. Или даже времени. Тогда живая среда становилась еще более подвижной, словно разделенной на отдельные потоки, некоторые из них могли поворачивать назад, в прошлое, или ускоренно проходить в преднастоящее и там создавать… лучшее будущее.

Ну, Брайан, ты даешь, засранец!

Он перетек в прошлое и обволок самого себя, подходящего к фонтану, еще недоумевающего, не чувствующего великого изменения. А потом рывком, словно на волне, перенесся в будущее, которое стало из смутного ясным, сделалось почти-явью. В этой почти-яви Брайан Кеннеди занимал своим телом всю Гастингс-сквер, втекая в переулки и вырываясь в длинную, как река, Хайтс-роуд, уходящую к Блю-Маунтайнс.

– Да, я хочу быть таким, – вырвалось из его огромной глотки. – Целую вечность!

Пробуждение

Когда зрение Лауница сфокусировалось, он увидел диск огромной планеты и обвивающую ее серебристую ленту, в которой можно было различить множество ледяных обломков, испещренных зелеными искорками. Прямо над ним пролетало небесное тело со словно бы иссеченной клинком ледяной поверхностью. Высота торосов доходила метров до ста, и было ясно, что под поверхностью этой планетки неспокойный океан, в котором, может, таится жизнь.

Его путь пролег мимо орбитальной станции – он не сразу, но вспомнил, что она называется «Джуп-12», – обращающейся вокруг Юпитера. Если точнее, мимо приемного шлюза. Он знал, что десять лет назад там произошла катастрофа, все члены команды и прилетевшие на время исследователи погибли. И с тех пор она является необитаемой – даже не все тела были вывезены.

В центральном модуле станции была снята, сдернута как кожура с апельсина, часть обшивки, и сквозь огромную дыру, пересеченную погнутыми шпангоутами, виднелись… почки. Здесь они напоминали потешные человекоподобные существа, гномиков с цилиндрической головкой, будто в шляпках. «Гномиками в шляпках» были усажены панели из черного дерева, которыми отделывали помещения станции, чтобы придать более домашний характер футуристическому и чертовски далекому от Земли объекту. Из-за гномиков переборки казались покрытыми сыпью.

А потом он стал входить в ураганную атмосферу Юпитера – и здесь увидел других существ, невероятно спокойных, несмотря на ожесточенные ветра со скоростью тысяча километров в час. Внешне они напоминали полупрозрачные светящиеся зеленым пузыри с темными инкрементами…

Неожиданно над ним просияло лицо Веры.

– Вставай, белоснежка. Зигмунта, Ленарта и Альгирдаса больше нет. Мы остались вдвоем, и я вкатила тебе «поцелуй Шивы» для досрочного вывода из комы. Извини, но мой собственный поцелуй при этом был совершенно излишен. У нас есть пара часов на то, чтобы выбраться из Зоны. Ты немного подвигаешься, а потом снова вырубишься.

Дважды предательница вроде как спасла его. Его губы едва шевелились, горло напоминало металлическую трубу. Призывать ее сейчас к ответу, когда говорить-то почти не можешь – не катит. Он еле выдавил:

– Из-за чего вырублюсь?

– Из-за слишком быстрого пробуждения. Если б у тебя имелись энергетические депо, то, может быть, обошлось бы. Но ты ведь натурал.

– Я не собираюсь из Зоны. Зачем мне неприятности?