В 1940-м немецкая пехота по методу, наработанному ещё в Первую Мировую, за пару дней прошла сквозь легендарную линию Мажино – лучшую в мире систему долговременных укреплений. Танки же и не пытались состязаться с артиллерией, укрытой в бетонных бункерах и броневых башнях – они обошли Великую Французскую Стену с юга, через леса. И французские резервы, шедшие затыкать бреши в линии, оказались прижаты к ней и отрезаны от тыла.

Но даже в тылу можно наткнуться на серьёзные силы – например, те же резервы, ещё не дошедшие до фронта. Поэтому немецкие танки сопровождала артиллерия разных калибров (в среднем по пушке или миномёту на каждый танк), пехота (30–40 бойцов на танк), разведка (по 7–8 мотоциклов на танк, из них 4 с колясками). А ещё – запасы горючего на несколько дней беспрестанного движения и боеприпасов на тяжёлые бои.

Всё это должно двигаться вместе с танками, в том же темпе. На каждый немецкий танк по штату полагалось 3–4 легковых автомобиля и 7–10 грузовых. Фактически непосредственно перед нападением на СССР грузовой и мотоциклетный парк танковых войск был примерно на 1/10 больше штатного.

Советские военные теоретики сочли: танк сам располагает и пушкой (а некоторые тяжёлые образцы – даже 2–3 разных калибров), и пулемётами, и навьючить на него можно немалый груз. Поэтому решили возложить на танки почти все задачи транспорта, разведки, боя, а прочие силы придавать им лишь в минимальном количестве, для редких непредвиденных обстоятельств. В предвоенных советских танковых войсках на один танк приходилось по штату примерно 1/6 пушки, 1/6 миномёта, 1/3 трактора, 1.5 мотоцикла, 5 автомобилей.

Основным в ту пору советским грузовиком был ГАЗ-ММ – приспособленный к нашим дорогам, бензину и технологиям Форд-А. Собственно, весь Нижегородский (с 1932-го – Горьковский) автозавод куплен у Хенри Уильямовича Форда вместе с двумя моделями – грузовой А и легковой М. ММ – модель А с новым мотором от М.

Форд рассчитывал на сравнительно небогатых потребителей. В частности, Форд-А поднимал именно столько груза, сколько нужно мелкому фермеру или владельцу небольшой сети ларьков. Даже в наши дни самое популярное нижегородское изделие – ГАЗель – рассчитано на те же 1.5 тонны.

Основной же немецкий грузовик – Опель «Блиц» (Молния – именно от этой модели идёт нынешняя фирменная эмблема с зигзагом) – вдвое грузоподъёмнее. Это и его проходимость улучшило: например, он способен продавить куда более толстый, нежели доступно «полуторке», слой грязи, чтобы добраться до плотного грунта. Правда, это различие сказалось позже: в первый месяц войны дождей было немного. Но даже в сухое время на каждый наш танк приходилось в 3–4 раза меньше возимого штатными автомобилями груза, чем на немецкий.

Вдобавок в мирное время основная масса советской автотракторной техники работала в народном хозяйстве. В армию она должна была попасть только по мобилизации. Войска же до её объявления располагали примерно 1/3 штатного транспорта. Дорога из внутренних округов в приграничные столь длинна, что мобилизованная техника прибыла лишь тогда, когда танки – без пушек, без пехотной поддержки, без подвоза снарядов и горючего – были выбиты.

Выбиты, в частности, потому, что танк далеко не столь универсален, как казалось до реальных боевых действий. Даже первоклассная немецкая оптика – не говоря уж о нашем, тогда новом и потому не столь умелом, производстве наблюдательных приборов – не гарантирует обнаружение на поле боя всего важного. А выкурить противника, укрывшегося в земле или за обратными скатами возвышенностей, могут только пушки, бросающие снаряд не столько вперёд, сколько вверх – гаубицы и миномёты. В танковой башне такое не разместить: КВ-2, вооружённый 6-дюймовой гаубицей, перестали выпускать, когда стало ясно, что вес громоздкой башни опрокидывает его на любом склоне.

Если бы автопарк советских танковых корпусов был сопоставим с немецким, исправить ошибки можно было бы прямо по ходу боёв. Ведь и сами немцы не сразу определили оптимальную структуру: к началу Второй Мировой войны в их танковых дивизиях тоже было маловато пушек и пехоты, и только по опыту сражений в Польше танки стали всего лишь костяком многофункциональных войск. Но без автотранспорта не подвезти ни пушки, ни солдат.

Танковый успех надо закрепить. Надёжно завоёваны лишь места, пройденные царицей полей – пехотой. Она у немцев неплохо поспевала за танковыми колоннами. Не только благодаря лошадям (их в вермахте был миллион – по штату в немецкой пулемётной роте на порядок больше подвод, чем в нашей, с мотоциклетной разведкой сосуществовала кавалерийская, и почти всю артиллерию, приданную пехоте, тянули кони). Ещё 1940.03.20 тогдашний глава германского генштаба Франц Максимиллианович Хальдер отметил в дневнике: «Каждый 10-й человек в действующей армии – водитель машины. На 4.2 млн человек (общая численность армии) – 420 тыс. машин». А ведь после этого немцы захватили во Франции, Нидерландах, Бельгии 40 тыс. армейских автомобилей. И новое производство шло полным ходом. Причём не только в самой Германии. В подконтрольных ей – союзных и завоёванных – странах действовали заводы громадной по тому времени мощности: 600 тыс. автомобилей в год.

Правда, не все эти заводы в полную силу выпускали автотехнику. Так, чешская «Шкода» хотя и делала на базе изысканной машины «Суперб» армейский внедорожник, но основным её продуктом стал танк, разработанный в 1938-м фирмой «ЧКД-Прага» (в основе – тот же лёгкий «Виккерс», что у нас стал Т-26, но чехи его на редкость удачно реконструировали), а с 1942-го – самоходные пушки на его шасси: противопехотная «Мардер» и противотанковая «Хетцер». В армии вторжения было 815 Т-38 (последние из них сгорели уже под Москвой), а за годы Великой Отечественной чехи произвели для немцев более 5 тыс. единиц бронетехники (в частности, в 1945-м – свыше тысячи).

Зато Франция давала германской армии прежде всего автомобили. Ведь французские танки немецким требованиям никак не соответствовали. Так, тяжёлый Б1бис, чью броню и артиллерию превзошли только наши ИС и немецкие «Тигры», обладал запасом хода всего 100 км и черепашьей скоростью: к полю боя этих монстров доставляли на специальных автоприцепах.

Правда, хорошей свинье всё в пользу. Б1бис неплохо поработали при немецком штурме Севастополя: их броне были страшны разве что прямые попадания из корабельных пушек. Лёгкие французские танки успешно дрались с советскими партизанами, почти лишёнными тяжёлого оружия.

Но это в основном трофеи 1940-го года – примерно 700. После оккупации французские танкостроители работали только по немецким проектам – медленнее, чем по собственным, учитывающим особенности местной технологии. Зато автомобили для германской армии Франция произвела в неприличном количестве – 1/5 автопарка вермахта. Не зря после войны барона Луи Альфредовича Рено обвинили в сотрудничестве с оккупантами, а фирму национализировали.

Тем более во Франции было кому работать. Немцы намеревались вывозить оттуда ежемесячно 50 тыс. рабочих, чтобы заменить на своих заводах персонал, мобилизованный в армию. Но германский министр вооружений Шпеер своей властью сократил число до 5 тыс.: остальные приносили немцам куда больше пользы на своих привычных рабочих местах.