И, кстати, не в одной автопромышленности. Франция и Чехия совместно дали вермахту не только 10 тыс. единиц бронетехники, но и, например, 1/2 тяжёлой артиллерии, 1/4 средней, 1/6 противотанковой, соответствующий боезапас, 3/4 парка знаменитых самолётов корректировки артиллерийского огня Фокке-Вульф-189. Израиль отбивал первые – сразу после провозглашения своей самостоятельности – атаки арабов на свежекупленных истребителях Ме-109 чешского производства: немцы не успели вывезти и использовать несколько сот мощных и сравнительно простых в управлении машин.

Фирму «Ситроен» спас от обвинений и национализации красивый патриотический жест. В начале войны была готова к производству легковушка для фермеров 2CV – «две лошади»: из 9 л. с., развиваемых её 2-цилиндровым моторчиком в 345 см3, облагались налогом только 2 л. с. Перед оккупацией Франции салон опытного образца набили всей конструкторской и технологической документацией, завернули машину в водонепроницаемые брезент и рубероид – и зарыли в углу заводского двора. После войны автомобиль выкопали (правда, производство началось только к концу 1948-го, зато закончилось во Франции только в 1988-м, а в других странах – в 1990-м), и руководство фирмы предъявило его как доказательство нежелания сотрудничать с врагом.

Правда, немцам этот «гадкий утёнок» был не очень нужен. Фердинанд Антонович Порше ещё в 1936-м создал легендарный «жук». Правда, ФольксВаген (народный автомобиль) ориентирован скорее на горожанина, чем на фермера. Но его армейский вариант, прозванный КюббельВаген (лоханка-повозка) за открытый кузов из плоских гофрированных листов, благодаря малому весу имел отличную проходимость, так что офицеры на таком легко поспевали за танками практически всюду, где могли двигаться сами танки. А полноприводные и амфибийные варианты КюббельВагена и подавно бегали где угодно и как угодно.

Вообще о проходимости немцы – вопреки бытующему у нас представлению – позаботились всерьёз. Дабы их войска не были привязаны к дорогам и могли обходить – а не проламывать – сопротивление. В частности, строились – в основном для роли артиллерийских тягачей – полугусеничные (с гусеничным шасси вместо задних осей) грузовики. Эту схему придумал ещё в 1906-м технический директор императорского гаража, личный шофёр Николая II, французский инженер Адольф Адольфович Кегресс. Но у нас она так и не прижилась: использованные им резинотканевые ленты выдерживают только нагрузки, характерные для легковых автомобилей, а рецепт стали, достаточно живучей к истиранию, чтобы из неё можно было делать гусеницы с ходимостью порядка хотя бы тысячи километров, подобран только во второй половине 1930-х (отчего во всём мире прекратилась разработка колёсно-гусеничных танков вроде наших БТ). Немцы же успели до войны справиться с техническими сложностями новой для них схемы, так что в танковых войсках работали танкоподобные грузовики.

Кстати насчёт ходимости. Не только от гусениц она зависит.

Моторы немецких танков работали по нескольку сот часов. Наш танковый дизель В-2, только что освоенный в производстве, даже на заводском стенде выдерживал не больше 70. На реальных же Т-34 и КВ он и полусотни часов не работал: воздушный фильтр из промасленной проволоки либо пропускал недостаточно воздуха, либо – когда масло сдувалось потоком – переставал задерживать пыль, и абразивный износ поршневых колец нарушал компрессию.

Конструкции более ранних наших танков были отработаны годами, детские болезни изжиты. Но их производство давно (в основном – весной 1940-го) прекратилось. Сразу же перестали делать и запчасти. К началу войны их почти не осталось даже на армейских складах. Танки, ломающиеся на ходу от многолетнего износа, стало нечем чинить.

Разница в живучести автомобилей, конечно, далеко не столь разительна. Но всё же весьма заметна (по большинству категорий машин – в разы). Соответственно и грузы для наших войск перемещались в среднем – с учётом поломок и починок – существенно медленнее, чем для немецких.

Итак, 1941.06.22 на нас напала не просто численно превосходящаяя армия, поддержанная экономикой практически всей Европы. Она ещё и была оснащена всем необходимым для перемещения со скоростью, непосильной войскам нашей страны, всего за десять лет до войны развернувшей конвейерное автопроизводство. Вся огневая мощь наших танков и артиллерии пропадала впустую: пока мы добирались до противника, он успевал уйти – и нанести удар в новом месте. Что толку в самом тяжком мече, если враг успеет, пока ты его заносишь для удара, уколоть тебя лёгкой шпагой в десяток разных мест?

Чтобы уравнять силы с врагом, было мало мобилизовать бойцов и возобновить на эвакуированных заводах выпуск оружия. Пришлось ещё и нарастить производство автомобилей. Пусть даже ценой резкого упрощения. Кабина стала фанерной, на ГАЗ-ММ справа убрали фару. Изрядную часть автопарка перевели на газогенераторы. Древесные отходы (от стружек до сосновых шишек), тлея в простой ёмкости с минимальным доступом воздуха, выделяют угарный газ. Он и догорает в моторе. Мощность, конечно, не та – зато дефицитный в военное время бензин высвобождается для более требовательной техники. Самой же машине с газогенератором, как крыловской стрекозе, под каждым кустом готов и стол, и дом: нехватки щепок на Руси отродясь не бывало.

Некоторые категории автомобилей у нас просто не производились. Помогли союзники. Так, фирма «Студебеккер» поставила 3– и 5-тонные грузовики с приводом на все колёса: даже «Опель-Блиц» им в подмётки не годился. «Виллис» (чьё обозначение GP – General Purpose, т. е. общее назначение – дало название целому классу автомобилей) – также со всеколёсным приводом – мог нести не только командира, но и 3/4 тонны груза со скоростью, недоступной прочей наземной технике.

Советский и союзный автопром оказался в конечном счёте мощней европейского. И когда наша армия сравнялась с германской в подвижности, наши победы стали регулярны. К концу войны немцев окружали и пленили почти так же часто, как красноармейцев в её начале. В 1941-м наши потери (в основном – пленными, позже умершими от болезней и голода: немцы не только – в отличие от нас – не заботились о жизни «недочеловеков» и не соблюдали международные конвенции, но и просто не рассчитывали на такое число захваченных) были в несколько раз больше вражеских. За войну в целом на каждого погибшего советского солдата пришлось примерно 0.7–0.8 (немецкая статистика безвозвратных потерь куда менее точна, чем наша) немецкого или союзного немцам европейского бойца. Если бы не грандиозная разница в мобильности в первый год войны, наши воины и вовсе гибли бы не чаще немцев.

На военных парадах нас восхищают танки, пушки, самолёты… Но возможности армии как единого целого, бьющего по врагу всей мощью народного хозяйства страны, зависят (иной раз решающим образом) и от мирных – порою даже без защитной окраски – автомобилей.

[112]

Ещё из школьного курса истории я узнал об операции «Рельсовая война». В июне 1944-го белорусские партизаны за считаные дни подорвали многие десятки тысяч рельсов, а потом до самого подхода наших войск поддерживали дороги на оккупированной немцами территории в изувеченном состоянии.