постоянную нервотрепку, работа над осенней коллекцией шла полным ходом. Наряды получились интересные и по себестоимости недорогие, как раз то, чего добивался Эрик: развернуть производство лицом к массовому потребителю, создать собственный бренд.

Подруги по камере шуткой и прибауткой разряжали напряженную обстановку. На удивление, мне с ними было очень легко. Любимая тема разговоров – мои отношения с мажором. Заметив как-то, как я покраснела, занервничала и не знала, куда спрятать руки, когда Эрик вошел в кабинет с каким-то вопросом, Варя подмигивает Настасье и прицокивает языком:

– Э, девка! Да ты втюрилась в этого мажора!

– Ага, – поддерживает та подругу. – Чудны дела твои, Господи!

– Нет, что ты! – я испуганно машу руками. – Ни за что!

– Да-да, втюрилась, – веселится Настасья.

– Я даже не знаю, нравится ли он мне, просто былой ненависти уже нет.

– Хорошо, – Варя с видом знатока по-мужски садится на стул, широко расставив ноги. – Опиши его.

– Ну…

Неожиданно вспоминаю, как он подхватил меня за талию и усадил на стол, когда я разбила чашку. А еще до сих пор звучит в ушах стук его сердца, когда рыдала на его плече. И руку чувствую, которая поглаживала по голове и плечам.

– Давай-давай, – подбадривает меня Настасья.

– Эрик… добросердечный.

– О как! – приятельницы переглядываются. – Этот добросердечный и глазом не моргнул, когда сажал тебя в тюрьму.

– Он очень любил невесту, – тихо отвечаю им. – От горя каждый по-своему с ума сходит.

– Тогда, что ты чувствуешь, находясь рядом с ним? Сердце стучит, как сумасшедшее?

– Был один момент…

– Ой, божечки! – Варька вскакивает и хлопает в ладоши. – Ты покраснела.

– Он точно тебе нравится, – подтверждает рыжая Настасья.

– Эй, – Варька заговорщицки придвигается ко мне. – Если ты не уверена, почему бы тебе не попытаться потрогать его?

– Что? Спятила?

Я отшатываюсь и бросаюсь к двери: этот разговор уже переходит за рамки моих возможностей.

– Да не ссы, Ринка! Чисто для эксперимента. Если частота пульса будет около ста пятидесяти ударов в минуту, это просто интерес. Но, – она закатывает глаза, – если сердце станет биться как безумное, и даже покажется, что оно вот-вот взорвется, значит, он тебе и вправду нравится.

– Ага, потрогает она его! – хмыкает Настасья. – Скажи еще, пусть яйца пощекочет.

– А что! Можно и яйца, мужики от этого тащатся.

– Бабы, вы в своем уме! – я кручу пальцем у виска, чувствуя, как горят мои щеки. – Я лучше пойду.

Я сбегаю от подружек в склады, где долго брожу вдоль стеллажей, выбирая ткани. Но не столько ищу нужное, сколько думаю, думаю, думаю…

Что я чувствую к Эрику?

Ненависть? Желание заманить, вскружить ему голову и бросить, так отомстить за свою загубленную юность?

Нет. Ни один нерв не дергается от этой мысли.

Тогда что?

Благодарность за маму?

Да, это есть. Моя мамочка уже дома. Елена Ивановна нашла для нее хорошую сиделку, а Эрик обеспечил необходимым оборудованием, чтобы процесс выздоровления шел быстрее.

Нежность?

Прислушиваюсь к себе. И это есть. Внутри все разливается сладкой патокой от одного воспоминания о мажоре.

Привязанность?

Точно!

Я даже не представляю своей жизни без Эрика. Он уверенно вошел в нее, расположился по-хозяйски, и меня это нисколько не смущает. Вот ни капельки.

Дружба?

Хмурю брови. Только не это! Не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Всегда отношения глубже и стремятся к другому уровню.

Но Эрик не пристает ко мне как мужчина, хотя каждое прикосновение отзывается током во всем теле. Это озадачивает, я же вижу, как он светится, когда мы вместе, но лишнего не позволяет. Неужели боится спугнуть меня?

Почему-то так думать не хочется, никогда не стремилась быть неприступной скалой. Но и сама не могу предложить ему себя на блюдечке с голубой каемочкой.

– О боже! – трясу головой. – О чем думаю, дура? Мозговая горячка, не иначе. Или половая, что не легче.

Чувствую, как жар разливается по телу, ворчу себе под нос, записывая номера тканей, а Эрик не идет из головы. И вдруг бьет прямо в сердце: «Может, это и есть любовь? Неправильная, больная, родившаяся из горя, мести и страданий, но любовь?»

Страшно думать о таком. Страшно!

Бегу в кабинет и погружаюсь в подготовку к презентации своей первой коллекции, которая будет через неделю.

На нашем показе не было элитных моделей, представителей центральной прессы, телевидения и радио. Никто из них не заинтересовался представлением «V», по-русски – «Виктори», – нового бренда молодежной моды.

Зато Санек нашел несколько раскрученных блогеров, нарядил в нашу одежду и вывел на подиум. Глафира Викторовна уговорила мужа прийти на торжество сына. Борис Сергеевич сидел и сосредоточенно водил пальцем по дисплею телефона.

Волнение сдавливало сердце, когда я видела в просвете занавеса его равнодушное лицо. Он так и не принял меня, а когда узнал в деталях нашу судьбоносную связь с Эриком, вообще стал игнорировать. Видеть отца друга на показе было и страшно, и тревожно, потому что именно от него зависело будущее нашего производства.

Неожиданно все получилось феерично.

Приглашенная айдол-группа зажигала, зрители, состоявшие сплошь из подписчиков блогеров, развлекались, каждый выход импровизированных моделей встречали бурными овациями. Не знаю, это были купленные аплодисменты, как закадровый смех в старых комедиях, или реальные, но выглядело все здорово и весомо.

– Твой выход, Ариша, – толкает меня в спину Эрик, когда звучат финальные по сценарию аккорды.

– Я не пойду, – пячусь назад в ужасе.

Я едва стою в туфлях на таком высоком каблуке, что сама себе кажусь каланчой. Их, как и платье, покупал Эрик. Он выбрал удачный фасон. Высокий воротник-стойка прятал от любопытных глаз уродливый шрам. Зато сзади на спине открывалось глубокое декольте.

– Не бойся, я с тобой! – он гладит меня по обнаженной коже, и мурашки прокалывают каждую клетку тела.

– Не пойду. Пусть завершают без меня.

Я делаю шаг назад, но мой мажор непреклонен. Он решительно берет меня за руку, вытаскивает