— Хорошо, — отозвался Шешеня, и фигура исчезла.

— Трудно мне, Ваня, — сказал Шешеня тихо, задумчиво. — Очень трудно. До всего сам дохожу. Думаешь, я Зекунова в Польшу посылал от хорошей жизни? Нужно было самому ехать. А подумал, вижу — нельзя. Вдруг со мной что-нибудь стрясется, тогда теряется единственная наша связь с «ЛД». Вы там наверху поймите одно — все, что мы тут делаем по линии своего союза, это нуль по сравнению с тем, что мы сможем делать, опершись на «ЛД».

— Сколько у тебя в организации? — спросил Фомичев.

— Семьдесят.

— Семьдесят?

— Двух прибавил, — Шешеня без смущения уточнил: — Шестьдесят восемь. Между прочим, специально в честь твоего приезда мы вчера кое-что сотворили. Если, конечно, ничего трагического не случилось с нашими людьми. Но не должно бы. Сведения получим сегодня ночью.

— Что именно?

Шешеня прошептал:

— Подземное хранилище бензина — паф! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Но все должно быть в порядке. На это пошли верные люди… Вот так, Ваня. А живется мне здесь худо. Очень худо… — Шешеня замолчал, и вдруг горло ему больно и горько сдавило. Хорошо, что было темно, — что бы подумал Фомичев, увидев свояка плачущим?

В эту минуту в голове у Шешени заметалась опасная мысль — раскрыть Фомичеву все и вместе с ним сейчас же бежать куда глаза глядят. Но он вовремя пришел в себя, вспомнил, что дача плотно окружена и что в трех шагах от них стоит на посту чекист. «Нет, не надо мудрить», — сказал себе Шешеня и, чтобы стряхнуть с себя наваждение, зашагал быстро и энергично. И уже совершенно спокойно продолжал намеченный игрой разговор:

— Итак, завтра, Ваня, генеральное твое дело — встреча с главным из руководства «ЛД». Это у них первый человек в ЦК. Намного повыше того, что ездил к вам. Тот, кто ездил, кстати сказать, он наш весь, а вот этот твой завтрашний — из тех, кто пока категорически против слияния с нашим союзом. Фамилия ему Твердов. Зовут — Никита Никитович.

— А почему же он идет на встречу со мной?

— Мы подали тебя как личного уполномоченного Савинкова, от имени которого ты должен только информировать его о программе вождя. Но положение у них складывается действительно аховое — накоплены огромные силы, а для чего — неизвестно. И уже сами члены организации берут руководство за горло. Так что и мы их маним и свои в спину их толкают. Твердов еще и поэтому идет на встречу. В прошлом он — генерал. Возглавлял какой-то штаб. Сейчас вроде в отставке. На самом деле — действует. Голова у него министерская, а характер железный. По фамилии. Ты приготовься к беседе получше. И держись на уровне. Мы привезем его завтра сюда. Не возражаешь?..

Фомичев не возражал.

Как ни готовился Фомичев к этой беседе, с первых же минут он почувствовал, что не по силам ему тягаться с таким человеком, как Никита Никитович Твердов. Еще бы! Роль Твердова играл сам Артузов. Все доводы Твердова были точны и устремлены к одному выводу — вы, господа савинковцы, абсолютно не понимаете, что представляет собой огромная организация «ЛД», вы смотрите на нас как на подмогу вам в ведении шпионской и мелкой диверсионной деятельности, а мы создавали организацию, чтобы взять в свои руки государственную власть. И мы в конце концов сделаем это и без вас, хотя опыт Савинкова нам мог бы оказаться полезным…

Фомичев видел, что перед ним человек, знающий цену себе и своей организации, и что бороться с ним ему не по силам. Вдобавок можно испортить все наметившееся дело объединения и потом за это еще нести ответственность перед Савинковым.

— Вам надо встретиться с самим Борисом Викторовичем, — сказал Фомичев. — Он со своим опытом, конечно, окажется вам полезным. Но все же логика толкает к тому, что мы с вами должны объединиться.

— Вы имеете в виду вашу организацию здесь, в Москве? — спросил Твердов.

Почуявший иронию Фомичев ответил осторожно:

— Я имею в виду весь наш союз, который служит одной цели и здесь, в Москве, и везде, где есть люди и организации.

— Я не нахожу нужным вдаваться сейчас во все тонкости и сложности проблемы объединения, — небрежно сказал Твердов, таким образом почти прямо заявляя, что Фомичев ему для такого разговора не собеседник.

Фомичев думал о том, как он ни с чем вернется в Польшу. Там ему этого не простят и отбросят его от важнейшего дела.

— Но было бы полезно сделать хотя бы один небольшой шаг конкретного характера, — предложил Фомичев. — Давайте из ваших и наших представителей создадим… Ну, что ли, комитет действия. Не в названии дело. Важно, что эти люди займутся подготовкой вопроса о совместных действиях. Это пригодится вам и в рассуждении встречи с Савинковым.

Твердов долго думал и сказал:

— Хорошо. На это мы пойдем. Но комитет должен быть не громоздким сборищем для болтовни, а компактным рабочим органом: Два человека от вас и два от нас. Согласны?

— Согласен, — ликуя, ответил Фомичев…

Первым поздравил Фомичева с успехом Шешеня.

— Мне бы такое и в голову не пришло, — говорил он, обнимая свояка.

К обеду Фомичев и Шешеня вернулись на дачу, и здесь их ждала новая радость — в «Рабочей газете» было напечатано про взрыв бензосклада. «Враг не дремлет» — так была озаглавлена эта заметка.

Обед был хмельной. Кроме Фомичева и Шешени, был только хозяин дачи Демиденко. Крепко выпивший Фомичев куражился, сам предложил тост за свои успехи. Шешеня смотрел на него и думал: «Вот такие типчики и ходят там в вождях, а мы тут за них кладем головы…» И такая злость охватила вдруг Шешеню, что он готов был ударить Фомичева. Ведь кто-кто, а он-то знал свояка. Собственная жена его говорила, что у него душа от зайца, а фанаберии — от трех генералов. Но тут Шешеня вспомнил свою Сашу. Неужели не обманывает его Федоров, обещавший со временем привезти ее в Москву?

О том, что будет, когда приедет Саша, Шешене думалось туманно и тревожно…

Дзержинский пригласил к себе работников контрразведки, и Артузов сделал краткий обзор операции. Феликс Эдмундович то принимался ворошить и просматривать лежавшие перед ним бумаги, то вдруг сосредоточенно замирал и, казалось, слушал Артузова невнимательно.

Федоров был грустно поражен, видя, как осунулся Дзержинский. Все черты его лица стали резче, глубже, скулы еще больше выпятились.

Беспрестанно звонил телефон. Извинившись перед Артузовым, Дзержинский взял трубку… Речь шла о каких-то таинственно пропавших на железной дороге вагонах с крепежным лесом для угольных шахт Донбасса. Когда он сердито повысил голос, Артузов замолчал.

— Нет, нет, товарищи, — громко говорил Дзержинский по телефону. — Это волшебное исчезновение вагонов очень похоже на саботаж, и поэтому делом этим займутся сотрудники ГПУ. Я знаю, в Наркомпути специалистов по таким чудесам нет…

Видно было, как устал Дзержинский. Федоров знал, конечно, что Феликс Эдмундович занимается не только делами ГПУ и Наркомата путей сообщения. Самые тяжелые дела, как правило, партия поручала ему. А он еще и сам брал на себя кучу нелегких обязанностей. Сколько времени и нервов стоила ему организация спасения беспризорных детей!.. Но, как все чекисты, Федоров ревниво считал, что главное дело Дзержинского — чекистское.