– Через двадцать минут у них в части должен был начаться обед… Если они рассчитывали на него успеть, значит, она располагается где-то недалеко…

Слабовидящий выкинул докуренный почти до фильтра бычок и вдруг сказал:

– А еще через пару часов эта машина из гаражей уехала!

Жуков поднял брови:

– Это точно?

– Да. Я все еще на скамеечке сидел. Вдруг раздается звук открывающихся ворот и она выезжает.

– Погодите-ка! – вмешался Папалаев. – А откуда вы знаете, что это была она? Вы же ни хре… ничего не видите?

– Зато слышу! – гордо подбоченился мужчина. – Недостаток зрения компенсируется у меня очень чутким слухом! Звук двигателя этой машины врезался мне в память, и через два часа я понял, что это именно она выезжает из гаражей.

– Да не может такого быть! – твердо сказал Папалаев.

– Может! – упрямо топнул ногой слабовидящий. – Может! У меня уникальный слух! Я слышу абсолютно все! Например… например, я различаю, как тикают ваши часы!

– Мои? – удивился Папалаев.

– Ваши!

– Да у меня электронные! – И, задрав рукав, опер глянул на черные «Сейко» с серым дисплеем.

Слабовидящий невозмутимо поправился:

– Ну, значит, это часы вашего друга!

Жуков нахмурился:

– У меня тоже электронные…

– Но ведь что-то же тут тикает! – занервничал мужчина.

Папалаев вздрогнул и быстро осмотрелся:

– А может, бомба?

– Да какая бомба… – И Жуков, наклонившись, вытащил из травы сверкающие на солнце дамские часики. – Вот! Потерял кто-то…

Папалаев рассмотрел находку и восхищенно сказал:

– Ну надо же! Золотые!

– Что там? – забеспокоился слабовидящий. – Что там, а?

Жуков шагнул к нему и положил часы в ладонь мужчины:

– Это вам. За ценную информацию, переданную представителям органов власти. Считайте, что они наградные!

Припарковав «шестерку» прямо на оживленной Петровке и направившись к возвышающемуся неподалеку желтоватому зданию МУРа, Турецкий неожиданно почувствовал, что за ним следят. Он просто физически ощутил на себе чей-то внимательный, напряженный взгляд. Александр незаметно огляделся, как бы проверяя, все ли в порядке с только что оставленной им машиной. Краем глаза ему удалось заметить, как на другой стороне улицы нырнул в проходящую толпу одетый в серое человек, до этого стоявший на краю тротуара, у самого бордюра.

«Ну что ж… – пожал плечами „важняк“. – Этого следовало ожидать…»

И он зашагал в направлении КПП.

Следователь прокуратуры Королев, который в составе оперативно-следственной группы приехал осматривать квартиру убитого Шмакова, уже заканчивал опрос соседей, возможных очевидцев происшествия.

– Ничего не слыхала, ничего не видала, ничего не скажу! – заявила ему последняя бабулька, после чего и была с миром отпущена.

Ее слова, по сути, явились сжатым повторением сказанного другими обитателями подъезда, которые выдавали массу полезных сведений, касающихся какой угодно темы – от погоды до политики, и не сообщали ничего путного по интересующим следователя вопросам.

– Да, результаты неутешительные… – Сидящий у журнального столика Королев посмотрел на собирающихся уходить коллег. – Кроме показаний участкового, ни-че-го…

Майор Веселкин к этому времени уже покинул квартиру, сославшись на неотложные служебные дела.

– Ну что, заканчиваем? – спросил следователя эксперт-криминалист.

– Да… – ответил тот и уже собрался было подняться с кресла, как из коридора вдруг донесся какой-то шум и в комнату ввалился неопрятно одетый мужик с всклокоченными волосами и выколотой на груди фиолетовой надписью. «Не забуду ма…» – гласила та ее часть, которую можно было прочесть благодаря расстегнутой рубашке.

– Вы кто? – спросил Королев.

– Я? – удивился мужик. – Я Серегин!

– Какой еще Серегин?

Мужик осмотрелся и без спроса сел на ближайший стул.

– Я живу в соседнем доме! – Он показал пальцем в окно. – Вон в той хрущевке!

– Ну и что?

Серегин вдруг опасливо повернул голову в сторону закрытой двери соседней комнаты:

– А че, Андреича уже увезли?

Тело убитого Шмакова действительно уже отправили в морг, но следователь не счел нужным отчитываться в этом перед неизвестно кем.

– Что вам здесь нужно? – строго спросил он мужика.

Тот откинулся на спинку стула, вытянул ноги, обутые в грязные, дырявые кроссовки и сказал:

– Показания хочу дать!

Королев бесстрастно ответил:

– Слушаю вас!

Серегин высморкался в край рубашки и начал:

– Меня тут каждая собака знает! Потому как я местная достон… дотсон… донстон… – Мужик так и не смог справиться с трудным словом и поэтому решил упростить задачу: – Короче, я местный уникум!

– Это почему? – спросил следователь.

– А потому что я за последние четырнадцать лет почти ни одного дня трезвым не был! Во как! – И Серегин обвел присутствующих полным сознания собственной значимости взглядом.

– Ну и что дальше? – поторопил его Королев.

Мужик почесал за ухом и продолжил:

– Ну вот. Андреич… ну Шмаков то есть, меня тоже хорошо знал. Очень хорошо! То, бывало, алкашом поганым обзовет, то мразью синюшной… Но как-то все весело у него выходило, необидно…

– Вам не обидно, когда вас величают синюшной мразью? – удивился следователь.

– Ну не то чтобы… а… ну, в общем, не в этом дело… – Мужик потупил взгляд, но тут же снова вскинул голову, быстро стряхнув какие-то воспоминания. – Так о чем мы?

Следователь внезапно понял, что сидящий перед ним человек ненавидел Шмакова.

– Вы собирались дать показания! – сказал Королев.

– Ах да! Дело было так. В субботу я, как обычно, с утра нажрался и пошел прогуляться. Гулял минут двадцать, потом упал…

– Куда упали? – не понял следователь.

– А прямо на землю. В скверике. Через него дорожка идет, вот я на ней и растянулся.

– Вы имеете в виду ту дорожку, которая проходит под балконом этой квартиры?

– Ну да. Ее.

– Так-так…

– Ну вот. Упал я, значит, и уснул… И тут случилось тако-ое… – Серегин сделал небольшую паузу, чтобы придать моменту значительность, и, сглотнув слюну, продолжил: – Чувствую – кто-то тормошит меня за плечо. Поднимаю голову – стоит баба. Высокая такая, во все черное одетая. «Ты кто?» – спрашиваю я. А она мне: «Я, Серегин, Смерть!» Ну я, понятно, перепугался, даже убежать попытался, вскочил, но она меня своей рукой за плечо схватила и на место р-раз… «Лежать!» – говорит. Ну я и лег. А куда денешься-то…