«Он оказал чертовски сильное влияние на то, что мы сделали», – говорит Джек Махер, который отвечал за обучение семи тысяч летчиков в авиакомпании «Дельта эйрлайнз» и обратился за помощью к Амосу. В конце 1980-х «Дельту» постигла серия досадных инцидентов. «Никто не погиб, но у нас терялись пассажиры, а самолеты садились не в тех аэропортах». Причины инцидентов почти всегда можно было найти в ошибочных решениях капитанов «Дельты». «Требовалось найти модель принятия решений, – говорит Махер. – И повсюду звучало имя Тверски».

Махер несколько часов рассказывал Амосу о своих проблемах. «Он начал отвечать на языке математики, – вспоминал Махер. – Когда он дошел до уравнений линейной регрессии, я начал смеяться. Тогда он тоже рассмеялся и закрыл тему». Затем Амос на понятном английском языке объяснил суть его совместной с Дэнни работы. Он сказал: «Вам не повлиять на процесс принятия решения в критической ситуации. Вам не отучить пилотов от совершения ошибок при принятии решений».

А что стоит сделать авикомпании «Дельта», по мнению Амоса, так это изменить среду принятия решений. Ментальные ошибки, которые приводят к тому, что пилоты самолетов, направляющихся в Майами, сажают их в Форт-Лодердейле, вплетены в человеческую природу. Человек редко способен сам ловить себя на ошибке; зато люди порой способны видеть чужие ошибки.

Но культура пилотов коммерческого авиалайнера не поощряла людей указывать на ментальные ошибки главного. «Капитаны в то время были полновластными придурками и единолично командовали парадом», – говорит Махер. Чтобы предотвратить посадку самолета не в том аэропорту, советовал Амос, надо обучать других членов экипажа задаваться вопросами о суждениях капитана. «Он скорректировал систему обучения пилотов, – говорит Махер. – Мы изменили культуру поведения в кабине, и там не стало места всевластному придурку. С тех пор подобных ошибок не случалось».

В 1980-х идеи, рожденные Дэнни и Амосом, проникли в такие сферы, о каких они и не мечтали. Успех создал, среди прочего, новый рынок для критиков. «Мы открыли неизвестную сферу, – говорил Амос Майлзу Шору летом 1983 года. – Мы сотрясали деревья и бросали вызов элите. Сейчас мы элита. И люди трясут наше дерево».

Эти люди были склонны считать себя серьезными интеллектуалами. Столкнувшись с работами Дэнни и Амоса, не один авторитетный ученый испытал чувство, которое возникает, когда к вам подходит незнакомец и начинает предложение со слов: «Не поймите меня неправильно, но…» Что бы ни последовало дальше, вы уже понимаете, что вам это не понравится. Смех, доносящийся с другой стороны закрытой Амосом и Дэнни двери, тоже не способствовал взаимопониманию.

Еще в начале 1970-х годов Дэнни, представленный на конференции видному философу Максу Блэку, попытался разъяснить великому человеку суть своих работ с Амосом. «Мне неинтересна психология дураков», – заявил Блэк и ушел прочь.

Канеман и Тверски не считали свою теорию психологией дураков. Первые испытания, продемонстрировавшие слабость статистической интуиции людей, они проводили на профессиональных статистиках. Для каждой простой задачи, что обманывала старшекурсников, они могли придумать более сложную версию, которая вводила в заблуждение профессоров. По крайней мере, нескольким профессорам это не понравилось. «Дайте людям визуальную иллюзию, и они скажут: это все лишь мои глаза, – говорил психолог из Принстона Эльдар Шафир. – Дайте им лингвистическую иллюзию, и они ответят: подумаешь! Но дайте им один из примеров Амоса и Дэнни, и они будут оскорблены».

Сперва их работа задела психологов, которых они обошли. Бывший учитель Амоса Уорд Эдвардс в 1954 году написал статью, где призывал психологов изучать основы экономики. Он и представить себе не мог, с каким шумом и треском в тихую обитель научной экономики ворвутся два громогласных весельчака израильтянина. В конце 1970 года, ознакомившись с ранними работами Амоса и Дэнни о человеческих суждениях, Эдвардс письменно выразил свое недовольство. В первом из множества последовавших возмущенных писем он принял тон мудрого и снисходительного педагога, который обращается к своим наивным ученикам.

Как могли Амос и Дэнни верить, что узнают хоть что-то, если будут задавать глупые вопросы студентам? «Ваши методы сбора данных таковы, что я не приму всерьез ни один из «экспериментальных» выводов, которые вы представили, – писал Эдвардс. – Студенты, превратившиеся в лабораторных крыс, небрежны и невнимательны. И весьма маловероятно, что они ведут себя как компетентные статистики». Для каждого предполагаемого ограничения человеческого разума, выявленного Дэнни и Амосом, Эдвардс имел свое объяснение. Ошибка игрока, например. Если люди думают, что монета, упавшая на орла пять раз подряд, на шестой раз должна упасть на решку, это не потому, что они неправильно поняли случайность. А потому, что «людям надоедает постоянно делать одно и то же».

Амос взял на себя труд почти вежливо ответить на первое письмо бывшего учителя. «Было, конечно, приятно читать ваши подробные комментарии на наши работы и видеть, что, вне зависимости от их правоты или ошибочности, вы не растеряли боевой дух», – начал он, прежде чем назвать своего бывшего профессора «не убедительным». «В частности, – продолжал Амос, – ваши возражения против нашего экспериментального метода просто несостоятельны. В сущности, вы критикуете наши процедурные отклонения, не показывая, как эти отклонения могут сказаться на полученном результате. Вы не представляете ни противоречащих нам данных, ни вразумительной альтернативной интерпретации наших выводов. Вы лишь выражаете сильное предубеждение против нашего метода сбора данных в пользу своего. Позиция, конечно, понятная, однако вряд ли убедительная».

Эдвардс был взбешен, но несколько лет держал свой гнев при себе. «Никто не хотел сражаться с Амосом, – говорит психолог Ирв Бидерман. – По крайней мере, на публике! Я только раз видел, как это попытались сделать. Нашелся такой философ. На конференции. Выступил, бросив вызов эвристикам. Когда он закончил говорить, встал Амос – и буквально снес ему голову. Причем с шутками-прибаутками». Эдвардс, должно быть, чувствовал, что в открытом конфликте с Амосом его ожидает то же самое.

В конце 1970-х годов Эдвардс, наконец, нашел позицию, с которой решил вступить в бой: обычный человек не в состоянии понять идеи Амоса и Дэнни. Люди должны быть защищены от заблуждения, что их ум менее надежен, чем есть на самом деле. «Я не знаю, понимаете ли вы, насколько распространились ваши идеи и насколько губительные последствия они имеют, – писал Эдвардс Амосу в сентябре 1979 года. – Полторы недели назад я присутствовал на организационном собрании общества по принятию медицинских решений. Я подсчитал, что в каждом третьем документе мимоходом упоминаются ваши работы – в оправдание отказа от человеческой интуиции, вынесения суждений, принятия решений и других интеллектуальных процессов». Выходит, даже опытным врачам Дэнни и Амос внушают сырой, упрощенный месседж о том, что им не следует полагаться на свой разум. Что станет