— Бежишь? — спросила Ксюшка.

— Анекдот, — пожаловался он, — в начальство зовут. Чушь какая-то! Откажусь.

Дочку разобрало любопытство, и он не выдержал, расхвастался, понес и про систему, и про эротику, и про менеджмент — дурацкое слово выговорилось легко, будто это не Степа, а он сам только и думал, как бы подстраховать эстраду вокалом, вокал юмором, а юмор эротикой.

Ксюшка, не дослушав, вскинулась:

— Пап, а можно с тобой?

В этом Чемоданов уверен не был, попробовал закрутить обратно, но что-что, а клянчить у отца дочка умела.

На улице он двинулся было к метро, но жених так уверенно выбросил руку перед первым же леваком, будто иным транспортом отродясь не пользовался. Да, мальчик что надо…

Платил, естественно, Чемоданов — парень полез за деньгами, но он так цыкнул, что сразу стало ясно, кто в компании главный, зять или тесть.

Эротический театр помещался в таком дурном месте, что дурней трудно найти даже в Москве, где всего хватает. Заводской район, сплошь трубы, и все дымят. Клубик жалкий, обшарпанный, с одной стороны железная дорога, с другой — трамвай. Даже полы дощатые, неизвестно с каких времен.

Баба у входа никакого Гиви Антоновича не знала, когда же Чемоданов спросил про театр, пренебрежительно махнула в сторону лестницы.

Поднялись. В коридоре на длинной лавке томилось штук десять девок, морды напряженные, будто очередь на аборт. Из комнаты напротив вышел хмурый мужичок лет сорока в пиджачке с оторванной пуговицей, прошелся по ним взглядом, будто прилавок оглядел, и так же молча исчез, прикрыв за собой дверь.

Чемоданов спросил крайнюю девку, где Гиви Антонович. Она ответила, что не знает, но при этом посмотрела на него с уважением и страхом — видно, для нее Гиви Антонович был очень даже фигурой. Поскольку Ксюшка, а главное, жених стояли поодаль и ждали, Чемоданов уверенно толкнул дверь, за которой скорей всего что-то и происходило.

Комната была грязноватая, но просторная, с зеркалом во всю стену, почти пустая. В углу, у низкого столика, двое ели бутерброды, запивая чаем из термоса, — тот самый мужичок и женщина лет тридцати пяти с худощавой крепкой фигурой. Он сидел мешком, горбясь над столиком, она же держалась так, будто к спине доска привязана, а чашку подносила к губам легко и красиво, как фокусница. Мужик на вопрос не среагировал, она же вежливо ответила, что Гиви Антонович в зале, репетирует. Чемоданов воспитанных людей любил, ему тоже захотелось сказать что-нибудь вежливое.

— Вы бы заперлись, — посоветовал он, — а то поесть не дадут, там их целый табун.

— Просмотр с трех, — отозвалась женщина.

В коридоре Чемоданов сказал Ксюшке и парню, чтобы подождали, и пошел искать зал. Ксюшка села на лавку и оказалась как бы последней в очереди, а малый привалился к стене напротив и стал разглядывать девок. Вид у него был такой, будто все они заранее согласны и лишь от него зависит, какую поманить. Да, повезло с зятьком! А чего с ним сделаешь? Убить его, что ли?

В тесном зальчике сидело человек пять. Чемоданов прошел вперед, половицы громко заскрипели, и впереди крикнули:

— Тихо! Я же просил — тихо!

Чемоданов торопливо сел — деревянное кресло опустилось со стуком. Ну местечко выбрали…

— Фонограмма! — крикнул тот же голос, и пошла музыка, легкая, плавная, с картавым иноязычным текстом, который был непонятен и потому сам воспринимался как музыка. На сцену быстрой птичьей побежкой выскочили три девчонки в голубых балахонах, повертелись и по одной начали эти балахоны снимать. Еще повертелись и так же, по очереди, сбросили лифчики.

У двух груди торчали, третья же, по мнению Чемоданова, лифчик скинула зря.

Однако музыка все же забирала, смотреть на молодые тела было приятно, да и двигались хорошо, в лад. Приятное зрелище, подумал Чемоданов, надо бы сюда с кем-нибудь сходить. Может, с Жанной? Кстати, будет ей урок…

Потом две девки встали на колени, вытянув руки к потолку, а третья, с вялыми грудями, танцевала одна. Работала она здорово, ничего не скажешь, жаль только, сиськи трепыхались. Затем музыка перешла на дробь, как при подъеме флага в пионерлагере, а девки, на этот раз все три, стали медленно стягивать трусики.

Но тут впереди резко захлопали, крикнули «стоп!», и хлипкий седой мужчина побежал к сцене.

— Вы что танцуете? — спросил он девок. Те виновато молчали, и он ответил сам: — Вы танцуете баню. Пришли, заголились — а дальше? Мылиться? Ваш этюд называется «Освобождение»! Разница понятна? Не раздевание, а освобождение. Где игра с залом, а? Где вызов? Где эпатаж? Еще раз повторяю идею: в зале рабы, а вы свободны. Ясно?

Девки молчали.

— Сначала, — сказал он, — все сначала. И свет, — это он крикнул кому-то за сцену, — свет должен их не ждать, а ловить! Темнота, музыка, выход — и тут их ловят оба прожектора!

Девки подтянули трусики, собрали свои лифчики с балахонами и понуро побрели за кулисы.

Седой пошел назад, к своему месту, и тут заметил Чемоданова.

— Вы ко мне?

— Я от Степана Аркадьевича.

— Это по поводу?..

— Насчет работы, — сказал Чемоданов.

— А-а, — вспомнил Гиви Антонович, — да, да, был такой разговор. Если не ошибаюсь, речь шла о директоре-распорядителе или главном администраторе. Пока оба места свободны, так что можете исходить из своих планов. Ставки там семьсот и пятьсот.

— Это мне много, — сказал Чемоданов, — мне бы рублей полтораста.

Гиви Антонович посмотрел на него с недоумением и на всякий случай улыбнулся — улыбка далась ему плохо, то ли был в иных заботах, то ли Бог обошел юмором. Тут опять началась музыка, и он заторопился:

— Пройдите в танцевальный зал, там Игорь Лукич, он полностью в курсе. Решите вопрос с ним.

Он отвернулся к сцене, где красиво семенили девки. Чемоданову было любопытно, совсем ли они там скинут трусы, однако решил, что еще насмотрится, и пошел из зала.

На лавке в длинном коридоре вовсю шла пресс-конференция, девки шепотом выкладывали, кто что знал. Зятек все так же подпирал стену, Ксюшка сидела, но уже не с краю, а в середке. Чемоданов толкнул дверь и вошел.

В углу у столика сидели те же двое, женщина и мужичок, плюс третий, малый лет тридцати с красным шарфом на шее. Вместо харча на столе теперь лежали два блокнотика. Среди комнаты, поближе к зеркалу во всю стену, стоял стул с гнутой пустой спинкой, и сквозь эту спинку головой вперед лезла молоденькая девчонка в чем мать родила. Чемоданов чуть поколебался, но потом решил, что у каждого в жизни заботы свои, и прошел к столику в углу.

— Мне бы Игоря Лукича, — сказал он негромко. Мужичок в пиджаке без пуговицы обернулся.

— Гиви Антонович сказал, решать вопрос надо с вами.

— А вы от кого? — спросил мужичок безразлично.