Ира говорила и говорила; про дочерей, про продажу Костиной машины, про дом в деревне, про установку памятника на кладбище, про сдачу новой квартиры молодой семье из Пскова, и все никак не могла остановиться. Славка продержался около сорока минут, а потом прервал поток слов:

— Ир, давай документы на машину. Подумаю, кто толкнет.

— Спасибо, Слава. Спасибо, ребята, что зашли. Сижу одна целый день, если б не дети, уже бы сошла с ума.

— Что думаешь по поводу работы?

— Не знаю… даже резюме писать… не пойму, о чем. Три года стажа учителя начальных классов, и все.

— Я пошепчусь с одним человечком. Частная клиника, нужна женщина в регистратуру.

— Спасибо, Слава. Что бы я без тебя делала. Я вас очень люблю, ребята.

На часах уже около девяти вечера, мы стали собираться по домам. Славка забрал документы на Костину машину и Иркин преподавательский диплом. Пробок не было, через полчаса я уже парковала машину во дворе моего дома. Сергей засел в кабинете и дописывал отчет за прошлый год; на кухонном столе стояла начатая бутылка красного вина; тетя из телевизора взволнованно рассказывала про очередного проворовавшегося губернатора. Вероятно, в Сибири есть что прикарманить; да только жизнь двигалась своей дорогой, не обращая никакого внимания на бездарные сценарии, лезущие из экранов телевизоров, телефонов и домашних компьютеров. Муж вышел из кабинета на кухню, в руке опустевший бокал.

— Привет, что так припозднилась?

— Отвозила Захаровой остатки денег.

— Как она?

— Неважно.

— Ничего, время лечит. Надо взять ее в Барсу в марте.

— Обязательно, если соберемся.

— Завтра Катя приедет на ужин. Она тебе звонила, ты трубку не взяла.

— Приедет? Хорошо, я курицу запеку тогда.

— Отлично.

Сергей налил себе вина и ушел обратно, не сказав больше ни слова.

Я достала с полки второй бокал — ровно половинка красного в компании Первого канала, и никакого ужина. Уже несколько дней я не выходила ночью на лестничную клетку; кризис прошел, теперь моя соседка нуждалась в отдыхе, сне и еде. На душе скребли кошки — ушла, не предупредив; даже не дала возможности попрощаться. Как там теперь моя бедная Наташа, какие строит догадки и где пытается найти меня? Я выключила несносный ящик, залпом допила вино и пошла в спальню; присела на кровать, чтобы снять уличную одежду, на секунду закрыла глаза и тут же провалилась в пустоту, без снов и тревожных мыслей о будущем. Очнулась под утро, в полоску между шторами пробивался свет от фонаря. Видимо, муж снял с меня брюки и свитер, накрыл одеялом, да только ничего этого я так и не смогла вспомнить.

Бог троицу любит, господа. На следующий день позвонила подруга Иванцовой; моя пациентка наконец-то отмучилась. Конечно, теперь нужно помочь с похоронами. Идти к ним домой не было сил, потому я перевела на карточку тридцать тысяч. Всего-то пара лишних сумок на лето. Вечером пришло сообщение — на каком кладбище и когда; но я написала, что прийти не смогу. Хотела было спросить — что с мальчиком, с кем останется, да отложила этот вопрос на потом. Так мне было легче.

Еще через два дня я первый раз за много лет наконец-то простыла, чему несказанно обрадовалась. Заболела сильно и основательно; с высокой температурой, надрывным кашлем и невыносимой головной болью. Все началось в пятницу на работе, как раз к обеду. В три часа температура поднялась до тридцати восьми, что означало полный заплыв; не меньше чем на неделю. Хорошо, что не в понедельник, еще есть время, чтобы отваляться. Напилась клюквенного морса и выпила парацетамол, потом собралась и вышла из ординаторской. На часах около половины пятого.

Дома никого — Сергей уже полчаса как в дороге на Финский. Тем лучше, буду лежать в одиночестве; Катьку не пущу в гости, во время сессии лучше жить без простуд. Два дня тишины — это прекрасно, товарищи. Слишком много накопилось поводов для размышлений.

Боковым зрением поймала открытую дверь в пустующую VIP-палату. Теперь было трудно заходить туда; и мне, и Шреку. Каждый раз, глядя на дорогую медицинскую койку со всякими рычагами и колесиками, мы оба думали только об одном — а если бы удалось заставить Костика сделать гастроскопию еще тогда, в августе, за несколько месяцев до начала конца. Может, это был последний шанс; а мы проворонили. Именно проворонили, потому что если бы закралась хоть одна неприятная мысль — привязали бы к койке, запихали трубку в горло и не спрашивали. Значит, просмотрели; значит, не были настороже.

Уже села в машину и завела мотор, как накрыл сильный приступ кашля. Оказывается, спортивные девчонки тоже могут кашлять, будто сапожник, не только заядлые курильщики. Так что не все в мире линейно, господа.

Вчера на эндокринологическое отделение привезли девчонку; девятнадцать лет, простое обследование. Мать переживала, дочка сильно полненькая. На рентгене легких лимфогрануломатоз четвертой стадии. Кстати, ребенок некурящий.

Сильная метель, ничего не видно на три метра вперед; рядом машина нового пластического хирурга. «Парджикия номер два», однозначно и слишком явно — харизматичен, весьма успешен, удачно женат и уже успел завести интрижку. Не вспомнить только, как же нового доктора зовут. Мечется со щеткой в попытке откопать свое престижное средство передвижения.

Надо доехать до дома и не впилиться в кого-нибудь. Погода, температура, кашель, голова… вот такие вот слова в этой песне… а новый доктор точно, как Парджикия — модные узкие брюки, ботинки явно итальянские, шарфик Louis Vuitton… боже ты мой, сил нет, как хреново вы себя чувствуете, Елена Андреевна… надо выйти и попросить хоть немного почистить мою кобылку.

Вместо просьбы о помощи у рядом стоящего мужчины я позвонила Славке; взял трубку сам, на заднем плане звуки льющейся из крана воды и вопли санитарок.

— Размылся только. Хотел тебя набрать.

— А я сижу в машине около работы. Температура под сорок.

— Ни хрена… с утра так похолодало?

— Славка, ты спятил совсем. Я заболела.

— Черт, я решил мороз на улице. Давай приеду, довезу до дома.

— На улице тоже плохо, метет. Я домой не хочу, Вячеслав Дмитриевич. Там пусто.

— Ты одна ночуешь?

— Типа того.

— Сейчас буду.

«Сейчас буду» вылилось в полуторачасовое ожидание — пятница, пробки, пришлось вернуться на отделение под каким-то плохо придуманным предлогом. Дежурный парень услышал мой кашель, поморщился и предложил надеть маску. Стало жутко неловко за свою цветущую простуду; вокруг больные, им только моего гриппа не хватало. Пришлось ждать на пожарной лестнице; но все равно я была рада. Ничего не поменялось за десять лет — Славка остался никудышным конспиратором; припарковался на рабочей стоянке прямо под окнами. Слава богу, весь народ нашего корпуса уже смылся домой и оставались только приходящие дежуранты. Вышел из машины, открыл передо мной дверь; на лице улыбка от уха до уха. Увидеть ее — и все понять, без долгого предварительного расследования.