Он жадно принялся уничтожать припасы. Что ни говори, а Тамарка баба обстоятельная, житейской мудрости ей не занимать, знает, чем мужика взять, не чета Светке. На других мужиков, как с ним встречаться стала, глаза не клала, а главное — готовить умела и кормила так, что он начал заметно поправляться. А что ему, некапризному мужику, ещё надо? Пришёл домой с работы, всё тихо-спокойно, стол накрыт, жена ждёт. Отдохни, отмокни от службы и занимайся своим делом. А дело у него было. Можно сказать, дело всей его жизни. Григорий его от всех скрывал. Сам себя боялся, когда его делал. Это была его сокровенная тайна, которую доверить достойному или достойной он пока не мог. Светка на это сама не посягала, хотя, видно было, иногда ей хотелось спросить, а вот Тамарка оказалась другой. Не спрашивая, не задавая вопросов, она истолковывала по-своему. В тайне мужа заподозрила одну опасность — зазноба появилась на стороне. Ночи допоздна сидел, в кровать не торопился, а его поездки, как только он заикался, встречала чернее тучи. Первая — в Москву прошла более-менее, вторая — в Одессу тоже благополучно, в Ленинград он уезжал, уже не зная, кто его будет встречать, так как истерику она закатила ему задолго до расставания, лишь с постели поднялись. Ну а вот в эту, последнюю, совсем хлопнула дверью.

«Нет, — рассуждал Григорий, насытившись и откинувшись в благостной истоме на спинку стула, — Тамарка — это не преданная Сахарову Боннэр, и не Наталья Горбаневская. На костёр, на плаху, в тюрьму за ним не пойдет. Да и вообще поймёт ли его дело, не осудит ли? А вдруг сама побежит, как узнает, в Комитет заявлять гэбэшникам?»

Нет надобности посвящать её в святая святых после её-то фокусов, диких сцен ревности. К тому же и сбежала она. Что это он размечтался? Они ведь и не расписывались с Томкой, так сошлись и жили. Детей нет. И не нужны ни ей, ни ему. Нет, он, бывало, заикался по первой. Но, услышав один раз категорическую отповедь, оставил тему навсегда. А надо бы последователя, помощника. Сын не помешал бы в делах.

На деревянной раме окна, посередине, булавкой приколотый болтался листок бумаги. Не бросился сразу в глаза. Не до этого было. Есть хотелось. А вот теперь враз заметил, оказывается, на самом видном месте Тамарка позаботилась пришпандорить. Не могла она ничего не оставить, просто так удрать!

Григорий открепил листок. Из тетрадки вырвала Тамарка. На листке её почерком несколько слов: «Я от тебя ушла! Понадоблюсь — найдёшь! Тебе повестка в ящике».

И всё.

Вот те на! Он нашёл в прихожей тапочки, сбегал к почтовому ящику. Там действительно дожидалась повестка. Ему предлагалось явиться в районный отдел милиции. Сегодня. Его уже ждут там, и время уже прошло. Надо было в десять утра.

Ноги почему-то обмякли, ватными сделались. Он чувствовал, когда-никогда, но это случится. Он попадётся. Заметут его с этими занятиями. Кончится плохо.

Нетвёрдо ступая, поднялся по ступенькам в квартиру, дверь так и не запер, когда бежал к ящику.

Зачем он понадобился милиции?

Григорий опустился в кресло. Надо взять себя в руки. Почему он сразу испугался милиции? Его вызывают за тем, чтобы… Почему он так испугался? Ладони вспотели. Спина перестала держать тело. Что это с ним? Тогда бросить всё надо! Бежать! Начинать где-нибудь в глуши новую жизнь. И забыть. Забыть всё сразу и навсегда. Картошку где-нибудь в Тамбове выращивать и рыбу удить. Нет. Бежать ему некуда. Будь, что будет. Он пойдёт и… И всё расскажет. В конце концов много не дадут. Ну, отсидит год-два… Выйдет. И тогда уже картошку будет сажать и рыбу удить.

В милиции Бушуева никто не ждал. Участковый, который повестку выписал, не дождавшись, уехал, просил передать, что будет позже. Недовольным тоном обо всём этом Бушуеву поведал скучающий дежурный. Это обескуражило Григория. Он не знал, что думать, как себя вести? Если с ним в игрушки играть решили, проследить, один он или ему помогают, то не на того напали. Ну-ну, поиграйте в кошки-мышки… Последите, походите по следам… Его, правда, что-то знобило. Но истерики от него не дождутся. Он где-то читал о подобных приёмчиках у сыщиков. Довести жертву до того, чтобы она сама прибежала к палачу и, раскаявшись, призналась во всех грехах. Где же ему это встречалось, чтобы жертва перед возмездием ноги палачу целовала? У Достоевского? Ну, конечно, у Достоевского! Он же родоначальник криминального российского романа. Судебный следователь Порфирий Петрович так доконал несостоявшегося Наполеона, нищего студента Раскольникова, что тот во всём признался, покаялся и в обморок упал. И его также хотят за нос поводить. Поиздеваться над ним. Нет! Он не позволит!

Бушуев заторопился по длинному коридору к выходу, обходя вытянутые ноги посетителей, устроившихся вдоль стены. Пусть ловят. Он ждать не будет никого!

Когда он уже открывал дверь, дежурный лениво бросил ему в спину:

— Вы зря уходите. Сейчас Сергеев будет, подъезжает уже. Передали ему по рации.

И Бушуев остановился, будто его окатили холодной водой. Замер, обернулся на замечание милиционера, поискал глазами ближайшее пустое место на скамейке и сел. Чувствовал он себя прескверно, даже тошнило, но рядом сидящая старушка что-то говорила то ли ему, то ли сама себе о том, что жить совсем трудно стало, невестка злючая заела, сын-пентюх у неё в подметках сидит, сосед-шофёр песком весь двор завалил, деревья её поломал, милиция спит, за порядком не смотрит.

— А ты, сынок, что волнуешься? Что бледный? Жена довела небось змеюка? — дёргала она Бушуева за рукав время от времени.

Бушуев под её повторяющиеся причитания постепенно пришёл в себя, ожил и стал ждать. Он даже задремал.

Участковый капитан милиции Сергеев в грязных, замазанных глиной сапогах похлопал его легонько по плечу, нагнувшись участливо, негромко окликнул:

— Григорий Поликарпович? Заждались? Я извиняюсь, конечно. Пройдёмте со мной.

Бушуев очнулся. Поднял голову. Спина участкового в кожаной форменной куртке уже удалялась. Он поднялся, заспешил следом. Вот чёрт! В поезде из-за этой нервотрёпки глаз не сомкнул, а здесь развезло.

В кабинете участкового было жарко, душно и солнечно. Им обоим стало невтерпёж. Сергеев куртку скинул ещё по ходу, до дверей кабинета не дойдя, Бушуев осторожно снял пиджак, едва устроился на стуле прямо перед маленьким столом участкового. Повернуться негде. Кабинет был таких размеров, что Бушуев сразу упёрся глазами в строгие очи капитана милиции. Тот покряхтел, задвигал ящиками стола, один выдвинул, второй, наконец, нашёл, что искал.

— Григорий Поликарпович, это что же такое? Положительный со всех сторон, можно сказать, человек, а соседям жить не даёте? — поднял он строгие глаза на Григория.

Бушуев молчал, соображая.

— Ваши соседи вторую жалобу на вас написали. Не даёте вы им покоя. Сыроваровы напротив вас проживают?

Бушуев не знал, не ведал, кто такие Сыроваровы, но кивнул.

— Вот Варвара Никифоровна Сыроварова просит принять к вам меры, больно допоздна вы с женой покой её нарушаете, — подбирая слова, участковый скучно изучал Бушуева. — Не даёте спать после девяти часов вечера. Что будем делать, Григорий Поликарпович?