– А я помню! – воскликнул Шакал от неожиданности. – Ты сказал, его надо назвать Овсянкой, он еле мог дождаться, пока она сварится.

– Мог? – спросил Певчий, протестующе распахивая глаза. – Ничего он не дожидался! Я сто раз ловил его за руку, когда он шарил в еще холодном котелке. Мелкий говнюк съедал его сырым! Сырой, на хрен, овес, как чертов осел.

– Почему тогда его не назвали Ослом?

– У него член слишком большой. – Певчий с сожалением покачал головой.

Шакал выплюнул рыбьи чешуйки в огонь и чуть не подавился от смеха.

– Вот куда уходила вся еда, – продолжил Певчий, стараясь не смеяться. – Набил ею свой стручок. Черти чертовские! Странно, что он вообще может сидеть на свине.

– Вот почему он вырос такой высокий, – вставил Шакал, – чтобы член не волочился по земле.

– Нет, роста ему все-таки не хватило. У него же по телу не мускулы – он просто членом обмотан.

После этого обоим потребовалось время, чтобы перевести дух.

– Наверное, все же хорошо, что его прозвали Овсом, – проговорил Шакал, продолжая хихикать. – Берил это так бесило.

Широкая улыбка на лице Певчего исчезла.

– Для нее он навсегда останется маленьким Идрисом. – И прочистив горло, он уставился на костер и принялся доедать рыбу.

– Ты ничего не спрашивал у меня о ней, – заметил Шакал, медленно проговаривая слова.

Певчий мотнул головой.

– Нет, не спрашивал. И не надо мне ничего рассказывать. Я скажу тебе то же, что сказал Колпаку: никаких вестей о Берил. Неважно, есть у нее кто-то или нет. Я не знаю, что из этого больнее, и не хочу знать.

Шакал медленно кивнул, надеясь выразить этим понимание.

– Но ты видел нас, – сказал он.

Певчий изогнул бровь.

– Ты сказал, что у Овса большие мускулы, – пояснил Шакал, – значит, видел нас.

– Слухи просто ходят, – ответил Певчий. – Но да, я видел вас несколько раз за эти годы. В основном издалека. Один раз видел вас у Санчо, когда вы втроем туда приехали.

– Похотливый ты старый козел. – Шакал насмешливо улыбнулся.

– Я туда ездил только помыться, Шакал.

– Черт, – Шакал скривил рот. – Неудивительно, что я тебя не заметил. А почему было просто не помыться в реке?

– А ты спроси меня, когда у тебя суставы станут такими же старыми, как мои.

Шакал в ответ только поднял брови и бросил рыбные кости в огонь. Здорово все-таки было снова общаться со старым полукровкой.

– Я понимаю, почему ты привел меня сюда, – проговорил Шакал после долгой паузы. – Если бы я не увидел шахты… этих клеток, костей, то подумал бы, что ты с ума сошел.

– Долго пробыл один, перегрелся мозгом на солнце? – Певчий хмыкнул. – Понимаю. Хотел бы я быть просто чокнутым кочевником. Тогда у нас было бы гораздо меньше проблем.

– Ты говорил, что привел меня показать, что мы ничего не защищаем. Что ты имел в виду?

Певчий сделал глубокий вдох.

– Я имел в виду копыта. Серых ублюдков, Мараных орками, Клыков, Сынов и всех остальных. Пока Скабрезов не разбили лошаки, у полуорков было всего девять копыт. Девять. По одному на каждого полукровку, который вынес чуму из чертовой шахты. Когда Нашествие закончилось, Ваятель потребовал, чтобы Уль-вундулас отдали нам. И Гиспарта, опасаясь его, согласилась. Но только поделила его между нами, Короной и эльфами, не говоря уже о тех частях, которые держали тавры и полурослики. Вождь ничего не мог с этим поделать, не вступая в новую войну. Эльфы были невосприимчивы к чуме, и мы не были уверены, что победим Гиспарту, даже не будь у нее остроухих союзников. Так что мы взяли, что могли, и основали Уделье. Ваятель поделил наш участок на девять уделов и поставил на каждый по одному носителю чумы. Копыта были созданы, чтобы их защищать, Шакал. Поэтому для людей и орков Уль-вундулас – это место, где расставлены девять капканов, каждый из которых был способен обрушить на них болезнь, которая едва не выкосила их всех за время войны. Ваятель пытался устроить так, чтобы ни хиляки, ни тяжаки не сумели вернуть себе землю, которую мы выиграли.

Певчий встал, чтобы подбросить еще дров в костер. А когда сел обратно, пристально посмотрел на Шакала.

– Орки не будут держаться в стороне только из-за нескольких полукровок, которые патрулируют Уделье на свинах, сынок. А Гиспарта боится заселять города вроде Кальбарка не из-за нас. Они всего лишь боятся чумы.

Шакал внимательно слушал Певчего, и его слова сокрушали его. Делия говорила, что все копыта полукровок вместе взятые не устоят против одной армии Гиспарты. Он тогда только презрительно фыркнул, весь исполненный ничем не подкрепленной гордости. Но она была права. И насчет него самого в том числе. Он был храбрым дураком, который жил во лжи на земле, пригодной только для падальщиков.

Стервятников и шакалов.

– Но тяжаки приходят, – прорычал он, злясь от того, что должен оправдываться. – Мы порубили десятки их налетчиков!

– Они ходят уже тридцать лет, – ответил Певчий. – Просто разведывают, Шакал. Ищут обычно, кого ограбить, кого убить. А иногда – смотрят, что изменилось. Смотрят, сколько из девятерых осталось.

– И сколько же? – спросил Шакал, уже зная ответ.

Певчий поднял один палец.

– Ваятель уже давно остался последним.

– Поэтому и отпустил тех орков на Батайяте, – догадался Шакал. – Хотел, чтобы они донесли в Дар’гест, что он еще жив.

– А пока он жив, нового Нашествия не будет.

Шакал лихорадочно соображал.

– Тогда какого хрена ты хотел его сменить?

– А ты?

– Потому что я думал, он просто старый калека! Думал, он стал мягкотелым и принимает хреновые решения. Потому что он мерзкий старикашка. Потому что я думал, что справлюсь лучше его! Я не знал, что Уделье не раздавлено между двумя врагами только потому, что он еще дышит!

Шакал вскочил на ноги, и Певчий смотрел на него снизу вверх. Лицо старика было безмятежно в свете костра.

– Ты прав, – спокойно проговорил старый трикрат.

– В чем?

– Во всем. Он старый. И он принимал хреновые решения, еще когда я сидел по правую руку от него. Шакал, он мерзкий старикашка. И не был никем иным с тех пор, как вышел из шахты. Много лет я старался не судить его строго. Я тоже прошел через все это, пережил крыс и войну, но я не был во власти мерзкого чародейского творения. Мое тело не было ни скрючено, ни искалечено. Он постоянно мучается болью, сынок, и это чудо, что он до сих пор не тронулся умом. Как большинство других. Они не могли жить, когда чума использовала их тела как сосуд. И если их тела она только покусывала, то разум – жадно пожирала. За первый год существования Уделья двое из них сами покончили с собой. Но не Ваятель, только не он! Он все живет и живет. И жажда увидеть, как Гиспарта расплачивается за свои деяния, – вот что не дает ему потухнуть. Его держали взаперти, а я двадцать лет провел с ним бок о бок, пока он искал путь наружу. Я тоже горел ненавистью, поначалу, но время заставило меня увидеть то, что мы обрели. Землю. Дом. Свободу. У меня было братство, женщина… и вы, дети. Я говорил вождю, чтобы он сосредоточился на развитии Уделья, чтобы налаживал отношения с Псовым ущельем и Стравой. Черт, я даже предлагал плыть на восток, в Тредрию, Аль-Унан и Тирканию, заключать союзы, но он и слышать ничего не хотел. Он ничего не видел! Когда остальные чумоносцы перемерли, один за другим, Гиспарта стала подбираться обратно. Они оставались на отведенных им землях, но держались все смелее. У них в кастили появился чародей, но мы узнали о его появлении только спустя несколько месяцев. Я думал, вождь поскачет на север и наконец исполнит свою угрозу распространить чуму по Гиспарте. К счастью, оставшиеся двое чумоносцев тогда отказались. Как и я, они довольствовались новой жизнью и не желали ее терять. Это был первый случай на моей памяти, когда кто-то не пошел за Ваятелем. После этого он быстро потерял власть над остальными копытами. Потом шли годы, и он ожесточался в стенах Горнила. Ко времени, когда вас оставили в приюте Отрадной, Серые ублюдки уже не были величайшей силой Уделья. Мы стали просто одним из копыт, которые боролись за жизнь в этих пустошах.