– Заколдованный круг.

– У каждого свой. Вои собирали стрелы. Мертвых трюллей оставили на берегу, оттниров перенесли на граппр. Оставшиеся в живых стоять не могли. Каждый оказался не единожды ранен. Сидели там, где спрятались от стрел – на корме, под бортами. Волками зыркали на чужаков, бродящих по их славному Ювбеге. Но встать и прогнать незваных гостей вон, – уже не хватало сил. Только пели. Все тише и тише. Безрод подошел к видсдьяурам. Рыжий полуночник без шлема, с окладистой рыжей бородой, заляпанной кровью, надменно оскалился.

– Кто ты такой, и что делаешь на моем граппре? Я тебя не звал!

– Два дня бегал за нами по морю. Наверное, позвать хотел. – Безрод ухмыльнулся. – Мы здесь. Приглашение принято. – Так вот чей граппр помешал мне завершить охоту на островных зверей! – Оттнир высокомерно ощерился, пытаясь встать. Безрод не мешал, стоял, скрестив руки на груди, и ухмылялся. Полуночник едва памяти не лишился, тяжело повалился обратно на палубу, поморщился. – Эй, боян! Ты был настоль неряшлив, что подарил зверям свой пояс! – глухо прогудел из-под кормила невзрачный, сухой видсдьяур. В таком теле, – такой голосище?

– Пояс? – Безрод, усмехаясь, присел возле кормила на корточки. – У меня и не было пояса. Беспояс я.

– Эй, вы, сброд, слепленный из простых пастухов, провонявших козьим дерьмом, где ваш вождь? Я хочу говорить с ним! – на последние силы заревел рыжий. – Не кричи, унд. – Гюст встал перед рыжим. – Ты с ним и говорил. – Врешь, подлое гойгское отродье! – Рыжий предводитель заметался по палубе. – Где это видано, чтоб граппр водило отребье!

– Не твоего ума дело, сын рабыни. – Гюст ходил по граппру и осматривал мачту, кормило, киль.

– Мой отец оттнир, а мать благородная женщина! – закашлялся рыжий. – А вот ты кто, пена морская?

– Случалось, и в пене захлебывались. – Гюст попробовал кормило по руке, поводил туда-сюда. Быстрый граппр, послушное кормило.

– Я не хочу умирать от рук дерьмоносца! – хрипел оттнир. – Спустите меня и моих людей на берег! Мы найдем зверей и падем в сече, – смертью, достойной детей Тнира!

– Слишком сложно, – ухмыльнулся Безрод.

Видсдьяур захрипел, из последних сил ударил мечом перед собой. Сивый, сидя на корточках, лениво отшлепнул лезвие.

– Перетяните им раны. Половину дружины на граппр. Уходим.

Ушли недалеко. В гряде островов нашли крохотный клочок суши с родником и небольшим леском, свободный от обладателей низких лбов и выпяченных челюстей. Люди не сомкнули глаз до самого рассвета, и эти день и ночь Безрод отдал им. Вои разожгли костры, ели горячее, грелись и отсыпались. Счастливый Тычок все ходил по земле туда-сюда и от долгой отвычки все дивился тому, что земля такая твердая, аж колени подгибаются. С Рядяшей и Моряем Безрод спустился в трюм граппра. Негусто. Граппр оказался тощ, ровно волк по весне, с животом, прилипшим к ребрам. Два мешка с крупой, несколько баранов, кое-какая птица. Все.

– Живность на огонь! Да крупой приправьте. Взяли с бою – ешьте!

Смеясь, Рядяша с Моряем взгромоздили на загривки по барану, да ухватили по гусю в руку. Полезли наверх, Безрод напоследок обошел со светцом весь трюм еще раз. В углу прела сваленная сюда старая солома, изгаженная животными, вонючая, старая. Сивый подошел поближе, поглядел на солому, поглядел да и бросил:

– Вылезай, иначе подожгу.

В куче кто-то зашевелился, словно до этого не дышал, а теперь вдохнул полной грудью. Маленькие руки разгребли вонючий ворох, светлая головенка показалась из соломы, синие глаза глянули с чумазого лица. Малыш. Лет пять-шесть. Мальчишка. Глядит испуганно, прячет голову в плечи, но кулачонки стиснул.

– Вылезай.

Вылез. Волосы сбились в колтуны, рубашонка драная, рукава закатаны. Безрод смотрел на соломенное чудо и ухмылялся, малыш давно уже не молоком пахнет, а лежалым сеном, да бараньим навозом.

– Когда взяли?

– Три седмицы тому назад. Сивый усмехнулся. Мальчишку еще ни разу не продавали, праведное солнце еще не освящало купли-продажи, после которой человек становился рабом, если в нем ломалась воля. – Ступай вперед. Съем тебя за обедом. Малыш отпрыгнул назад, что-то звонко крикнул, и острая боль пронзила Безроду ногу. Сивый удивленно оглянулся. Гусь, обыкновенный серый гусь щипал ногу повыше сапога, а мальчишка прошмыгнул мимо Безрода и ринулся было к лестнице, путаясь в длинной рубашонке. Сивый стряхнул лапчатого с ноги и снял беглеца со ступеней. Повелитель гусей порывался кусаться, да не больно-то укусишь крепкие, будто деревянные, пальцы. Безрод поднялся на палубу, и парни изумленно замерли. Аж лица вытянулись. Спускались втроем, – вышли вчетвером!

– Где нашел подарок, воевода? – весело загоготали. – Неужели ладейное чрево мальчишкой разрешилось? – Хохотали так, что спящие на берегу проснулись.

– Наверное, раб.

– Нет. Ни разу не продавали. Вороток, сходи умой мальца, разит больно.

Под хохот дружины, Вороток понес мальчишку мыться. На ходу сбросил с него рубашонку, зашел по колено в море и окунул в воду. Маленький пленник фыркал, отбивался, а Вороток знай себе оттирал укротителя гусей до розового. – …Что-то крикнул, и будто углями ногу ожгло. Глядь, а это гусь меня терзает! – Вои катались по земле, держась за животы. – Духовитый малец!

Вороток вынес мальчишку на берег, кто-то кинул ему верховку. Закутанного в овчину малыша подсадили ближе к огню.

– Звать-то как?

– Гусек. – Мальчишка глотал злые слезы и косился исподлобья.

– Истинно Гусек! – Безрод подсел к огню. – Как попался?

– Пограбили нас, да пожгли. – Гусек утер глаза. – Так и попался.

– А какого роду племени?

– Былинеи мы. – Мальчишка закусил губу. – Только никого в деревне больше не осталось.

Крепился-крепился, – да и заплакал. Спрятался с головой в огромную верховку, и толстая шуба затряслась. Так и уснул у костра в овчине.

Баранов и гусей забили и зажарили. Ели, спали, спали, ели. Найденыш просил не бить того гуся, что ущипнул Безрода. Боевого гуся оставили жить. Посмеялись и оставили. Гусек сгреб друга в охапку и поведал, что, едва началась битва с островными, Столль-унд велел схорониться в трюме в солому, и если звери придут, лежать не шевелиться. Говорил, дескать, потом убежишь.

– Звери – это вы? – спросил мальчишка настороженно.

Нет, это невозможно! Столько смеяться невозможно! Животы надорвутся! – Может, и мы. – Безрод усмехнулся. Сам ведь обещал съесть мальчишку.

Гусек украдкой оглядел берег. С Сереньким бежать будет трудно, но он не оставит его этим. Вместе попали в плен, вместе и бежать.

– Да некуда отсюда бежать, малец! – хохотал Ледок. – Некуда! Вода кругом!

Они так смеялись… они так смеялись, Гусек крепился-крепился и залился вслед за воями звонким детским смехом. Впервые смеялся за три седмицы.