– Больно горяч ты, унд. Я – Безрод.

Бреуске не старше Безрода. Нос тонкий, глубоко посаженные глаза оделись тенями изнеможения, – видать, который день толком не спит, – светлые лохмы выбиваются из-под шапки.

– Горяч? Тем и согрет! Уводи граппры. Мне не нужна добыча. Все равно унесет бурей.

– Кого-то уж точно унесет. – Безрод усмехнулся, кивая на сизое небо.

– Я даже знаю – кого. – Бреуске хищно оскалился.

Сивый усмехнулся. Налетит ветер, с ног снесет, а все туда же, – грозить да стращать.

– Уж не меня ли?

– Пусть твои ноги станут так же быстры, как думы!

– Каждому свое. Бояну – сушь, оттниру – море. Тебе и уходить, ведь не чужой Морскому Хозяину. Поди, хвастаете на каждом углу.

Бреуске улыбнулся. Верно, боян подметил. Море – дом оттниру. Дескать, вот и ступай к себе домой. Море не обидит, выкрутитесь.

– Уж если море наш дом, а суша – ваш, – оттнир хитро улыбнулся. – Ведь вы не откажете гостям в приюте?

Сивый ухмыльнулся. Боян гостеприимен, если дойдет дело до приюта, сам избу покинет, а гостя приветит. Хитер оттнир. Остры языки, да мечи острее.

– Темнеет, ветрище гуляет, – Безрод мотнул головой на открытое море, где ветер уже вовсю забавлялся с волнами. – Выходит, не договорились?

Оттнир мрачно кивнул. Выходит, не договорились. Быть сече. Оба, не сговариваясь, отошли от расщелины. Сивый оглядел воев Бреуске. Тоже не круглая сотня, одной дружиной две ладьи тащат. Бреуске скосил глаза на ладьи Безрода. Маловато на два граппра, вымучены, измотаны. Поди, не на скамьях отлеживались. Вои обеих дружин уже тяжело поднимались со скамей, тянулись за оружием, когда глаза Бреуске вдруг сузились в щелочки. Оттнир что-то выглядел на Улльге.

– Боян, пойдешь ли ты на единоборство?

Сивый без раздумий кивнул.

– Твой человек против моего?

Безрод кивнул.

Оттнир небрежно, скривив рот, кивнул на Улльгу.

– Твой мальчишка?

Безрод удивленно обернулся. Гусек стоял возле Тычка, кутался в верховку и во все глаза смотрел за воеводами, аж рот раскрыл.

– Ну, мой. – А вон стоит мой. – Оттнир показал на свой граппр. Так же, как Гусек, светловолосый мальчишка неотрывно глядел на каменный стол, где вели беседу воеводы обеих дружин, и тоже забыл закрыть рот.

– Зачем лить кровь справных воев, тем более, что победа выйдет сродни поражению, – Бреуске водил глазами с корабля на корабль и отчего-то светлел лицом. – Не поступить ли более мудро?

– Как?

– Не доверить ли выбор богам? – оттнир показал на мальчишек.

Над Гуськом властен не был, а своему одним жестом приказал вылезти на берег. Маленький полуночник мигом перемахнул на камень, подбежал к отцу, встал рядом. Сивый нахмурился, подозвал Гуська, тот смахнул с плеч верховку, выбрался на весло, ловко сбежал на берег.

– Говорят, дети чище нас и ближе к богам. – Оттнир воздел глаза в темные небеса.

Безрод оглядел маленького горюнда, потом Гуська, ухмыльнулся.

– Мой-то, пожалуй, года на три поближе к богам будет.

Гуську шесть, Бреускевичу – лет девять.

– И в том его сила. Твой сильнее. – Оттнир хитро улыбнулся.

Сивый долго смотрел на Гуська сверху вниз, мальчишка доверчиво глядел снизу вверх.

– Хорошо. Здесь же. При светочах. На нашей половине. Бреуске лишь кивнул.

Оттниры ушли к себе, Безрод увел Гуська на Улльгу. Вои ничего не слышали, ветер относил разговор от ладей, – мигом налетели с вопросами, стоило Безроду свалиться в ладью.

– Мальчишку? – зашипел Вороток, и глаза его гневно полыхнули. Вернулся в них пронзительный ледок недоверия. – Биться за воев?

– Да не блажи ты! – процедил Безрод уголком губ, взглянул – ровно холодом окатил и отвернулся к найденышу. – Гусек, поди, частенько с мальчишками в деревне дрался? – Да-а-а! Ка-ак дал однажды мало му воеводскому, – Гусек широко размахался, описывая свои ребячьи страсти. – Аж на четы… на пять шагов улетел! А еще Наворопке губешку раскровил, а он камнями бросаться стал. А еще Тишинок и Брызгулька вдвоем захотели мне синяки под глазами посадить, да я ка-ак…

– Вот и молодец. – Безрод погладил найденыша по светлой головенке. – А сына оттнира не сбоишься? Тот хвалился, дескать, побьет немоща белобрысого одной левой. Тебя то есть. Говорил, и места мокрого не оставит! Гусек мгновенно вспыхнул и ринулся было на берег, пытаясь пролезть меж обступившими воями. Дружинные хохотали, не пропускали мальчишку, а драчун пытался найти малейший зазор, пыхтел, ужом юлил.

Безрод поймал маленького поединщика, прижал к себе. – Скоро, скоро пойдешь. Да помни, бей, – что есть силенок. Кашу-то ел?

Гусек, сурово нахмуренный, кивнул, глядя на Безрода. Сивый передал мальчишку Неслуху, сам подозвал Воротка.

– Поди, пройдись от носа до кормы.

Вороток недоуменно вскинул брови, но пошел, неуклюже переваливаясь на дрожащих ногах.

– Ты. – Безрод показал пальцем на второго Неслуха.

– Ты…

– Ты…

– Ты…

В конце концов, подозвал сухого, невзрачного на вид, но выносливого, будто тяжеловоз Тяга и о чем-то с ним пошептался. Тяг лишь головой кивнул и нырнул в трюм. Затем Сивый перекинулся парой слов с Тычком.

Вои друг за другом высаживались на каменный стол. Граппры поставили бок о бок и крепко увязали. Сначала оттниры высаживались на Улльгу, и только потом на скалу. Два-три шага по веслу – и полуночники вслед за людьми Безрода сходили на берег. Все тревожно поглядывали вверх. Небо затянули тучи, ветер крепчал – налетит, размечет волосы, сорвет две-три шапки и будет таков. Буря не за горами, точнее, не за скалой, – вот-вот разразится.

Тычок заливался, будто ничего не происходило.

– …И вот говорит ему мать, жениться тебе пора, сынок. Уходят мои года, слаба стала по хозяйству.

Оттниры слушали-слушали, вертели головами, потом кто-то, знающий по-боянски, начал переводить для своих.

– Парень ей ответил, дескать, хорошее дело, но где бы такую жену взять, чтобы во всем оказалась хороша? Мать и спрашивает, во всем – это как? Сын и отвечает, чтобы домовитая была, да ела поменьше. А еще глаза мечтательно закатил и говорит, – дескать, лучше всего жениться на девке, которая воздухом питается.

Бояны уже улыбались. Оттниры, с некоторым опозданием – тоже.

– …И тут под окном проходила соседская молодица. Услыхала те речи, и саму в жар бросило. Прибежала домой и с порога матери бухнула, – дескать, замуж хочу. Та ей: ой, доченька, ой, милая, с твоим-то лицом – замуж? А девка хитро подмигивает, дескать, знаю, как дело обстряпать. Говорит матери, – пройди по деревне и пусти слух, будто твоя дочь вообще не ест, одним воздухом питается. Сказано – сделано. На следующий же день сватовство припожаловало. Сидит девка за столом, глазки в пол опустила, руки с колен не снимает, не ест, не пьет, на еду даже не глядит. Сваты спрашивают, – дескать, чего не ешь, девушка? Та им отвечает, не поднимая глазок с полу, – мол, вообще не ем, гости дорогие, одним воздухом и питаюсь. От воздуха, говорит, силушка диво как играет. Играючи со скотиной в хлеву управляюсь, и в избе, и на дворе. Говорит, иногда не знаю, что бы еще сделать. Воздух, говорит, у нас чудный. Вкусный, – не то, что в соседней деревне. У парня аж глаза загорелись, чище светочей заполыхали. Справили, стало быть, свадьбу. Тычок, хитро прищурившись, умолк, и нравоучительно воздел палец вверх. Бояны уже похохатывали, держась за животы, не отставали и оттниры.