Справедливость требует отметить, что Сталин не скрывал своего расположения к Рузвельту, чего нельзя было сказать о его отношении к английскому премьеру. В какой-то степени это объяснялось сочувствием Рузвельту ввиду его болезни. Однако я и другие советские товарищи были убеждены – и имели на то основание – в том, что более важную роль в формировании такого отношения играло известное различие в политических позициях Рузвельта и Черчилля.

Не помню случая, чтобы Сталин прослушал или недостаточно точно понял какое-то существенное высказывание своих партнеров по конференции. Он на лету ловил смысл их слов. Его внимание, память, казалось, если употребить сравнение сегодняшнего дня, как электронно-вычислительная машина, ничего не пропускали. Во время заседаний в Ливадийском дворце я, возможно, яснее, чем когда-либо раньше, понял, какими незаурядными качествами обладал этот человек.

Следует также отметить, что Сталин уделял внимание тому, чтобы все, кто входил в основной состав советской делегации, были хорошо ориентированы в том, что касается наиболее важных, с его точки зрения, задач, стоявших перед конференцией. Разумеется, он знал, что во многих ведомствах, в том числе в Наркомате иностранных дел, в соответствующих посольствах, была проведена огромная работа по подготовке материалов к конференции – проектов решений, коммюнике, заявлений, бесчисленных справок и т. д. Но его заботила мысль о том, чтобы из поля зрения не ускользало главное – существо обсуждавшихся вопросов.

Сталин уверенно направлял деятельность советской делегации. Эта уверенность передавалась всем нам, кто работал на конференции, особенно кто находился с ним за столом переговоров.

Несмотря на нехватку времени, Сталин все же находил возможность для работы внутри делегации, для бесед по крайней мере с теми людьми, которые по своему положению могли высказывать суждения по рассматривавшимся проблемам и которым поручалось поддерживать контакты с членами американской и английской делегаций.

Эти «внутренние» встречи бывали по составу участников и узкими, и более широкими. Все зависело от обстоятельств.

Однажды Сталин устроил нечто похожее на «коктейль-парти» – так в США называются встречи в помещениях, из которых выносятся стулья и оставляют только столики, на которых стоят напитки и закуски; можно переходить от одного к другому участнику и вести непринужденную беседу.

Во время этой встречи он подходил к отдельным советским товарищам, чтобы перекинуться несколькими словами по тому или иному вопросу. Перемещался медленно, с задумчивым видом. Временами оживлялся и даже шутил. Всех присутствующих знал в лицо. Впрочем, это составляло особенность его личности – он помнил очень многих людей, мог назвать их фамилии и часто – сказать, где и при каких обстоятельствах встречался с человеком. Это его качество импонировало собеседникам.

Подойдя ко мне, Сталин поинтересовался:

– На какие слои общества в основном опирается Рузвельт внутри страны?

Я сказал:

– Американский президент, конечно, защищает прежде всего интересы своего класса – буржуазии. Экстремисты справа выдвигают нелепое обвинение в том, будто он даже иногда сочувствует социализму. Это – пропагандистский прием тех, кто не хочет добрых отношений между СССР и США, кому не нравятся некоторые внутренние мероприятия администрации Рузвельта. Эти мероприятия в определенной мере ущемляют интересы крупных монополий.

Потом я сделал паузу и проронил такую фразу:

– Конкурента у Рузвельта как президента сейчас нет. Он себя чувствует прочно.

Сталин, насколько я мог судить, обратил внимание главным образом на эти слова.

Стояли мы в этот момент рядом с Молотовым, который, конечно, хорошо ориентировался в американских делах и изредка вступал в разговор.

Сталин пошел дальше, останавливаясь возле других членов нашей делегации, чтобы и им задать вопросы. Обращало на себя внимание то, что он сам говорил мало, но слушал собеседников с интересом, переходил от одного к другому и таким образом узнавал мнения. Мне показалось, что даже в такой форме он продолжал работу, готовился к очередной встрече «Большой тройки».

В один из вечеров Сталин устроил обед с участием ограниченного круга лиц – своих, советских. По причинам, не вполне ясным, по крайней мере для меня, он предложил мне сесть подле него, с правой стороны. По всем правилам протокола место справа от хозяина считается самым почетным за столом, и Сталин – человек многоопытный в связях с зарубежными деятелями – это знал. Про себя я подумал: «Сейчас посыплются вопросы, и на них надо будет дать точные ответы». Внутренне я весь собрался.

Однако разговор за столом касался состояния дел на фронте и некоторых вопросов экономики нашей страны. При этом Сталин говорил, обращаясь ко всем. Если речь заходила о военных вопросах, свое слово вставляли А.И. Антонов или нарком военно-морского флота Н.Г. Кузнецов.

Видимо, с учетом предстоящих событий на Дальнем Востоке, заговорили о предполагаемом вступлении СССР в войну с Японией; был затронут вопрос о сложностях железнодорожных перевозок через Сибирь. Здесь Сталин высказал такую мысль:

– Необходимо проложить новую железную дорогу от Урала до тихоокеанского побережья. И пройти она должна немного севернее теперешней Транссибирской магистрали, построенной в конце XIX – начале XX столетия.

Чувствовалось, что это предложение он обдумал.

Как известно, идею строительства второй железнодорожной магистрали, пересекающей Сибирь, при жизни Сталина реализовать не удалось, хотя попытка в этом направлении предпринималась еще в предвоенное время. Вступившая недавно в строй Байкало-Амурская магистраль фактически является скорректированным воплощением этого проекта в жизнь.

Во время обеда речь зашла и о развернувшихся в тот момент освободительных боях на Балканах, а также о политической обстановке в освобождаемых странах, в частности, заговорили о Румынии, откуда немецко-фашистские войска уже почти полностью были выбиты.

В словах Сталина ощущалась полная уверенность в победе.

– Очень важно, – говорил он, – очистить освобожденные территории от местных последышей фашизма.

Я спросил:

– Все ли в порядке в этом отношении в Румынии? Можно ли быть уверенным, что те деятели, которые сейчас возглавляют патриотические силы этой страны, справятся с задачей, не дрогнет ли у них рука?

Сталин в ответ сказал:

– Те, кто вышел из подполья, из тюрем и стал во главе патриотических сил, – хорошие люди, надежные, на них можно положиться.

В честь Рузвельта и Черчилля Сталин в дни работы конференции устроил официальный обед, на котором присутствовал основной состав трех делегаций.

За столом собралось немало людей, и высказывания каждого могли слышать практически все. Вполне понятно, что присутствующие прислушивались прежде всего к тому, что говорили три руководителя. Сталин вел себя активно, шутил. Его застольные шутки были меткими, вызывали иногда дружный смех; такая обстановка приносила разрядку.