О наших потерях ни докладчик, ни Сталин не говорили. Но из всего сказанного вытекало, что враг отступает, и притом стремительно, а советские войска ежедневно занимают все новые территории. Нашим воинам предстоят еще жестокие бои по окончательному освобождению от врага Польши.

Сталин поинтересовался:

– Насколько наши войска обеспечены всем необходимым для предстоящих наступательных операций по завершению освобождения Польши?

Антонов, видимо, предвидел этот вопрос. Он спокойно ответил:

– Войска обеспечены. Мы знаем, что противник будет оказывать отчаянное сопротивление. Он понимает, что потеря Польши имела бы для гитлеровского командования трагические последствия.

Сталин, как и другие присутствовавшие, воспринимал все это с уверенностью, что дни окончательного краха гитлеровской Германии неотвратимо приближаются.

Обращал на себя внимание тот факт, что ни Сталин, ни кто-либо другой из присутствовавших почти не задавали больше каких-либо вопросов, настолько все находились под сильным впечатлением от успехов советских армий, которые, подобно могучей лавине, продвигались на запад. Сталин, вопреки обыкновению, не ходил по комнате, а присел на стул и спокойно выслушивал доклад генерала.

Все, кто присутствовал на том обзоре военного положения, получили большой заряд оптимизма. А он был очень кстати в дни Крымской конференции. Начались серьезные политические баталии во время встреч в Ливадийском дворце. Гусев и я вышли после одной такой встречи на свежий воздух. Стоял тихий вечер. Здесь, в Ялте, в этом бывшем царском дворце – Ливадии, говорили мы, сейчас крупными буквами пишется история.

Вспоминается в этой связи один знаменательный эпизод. Дело было утром до отъезда на заседание из Кореиза в Ливадийский дворец – место размещения американской делегации и место общих заседаний конференции. Рузвельт через специального посыльного прислал письмо Сталину, которому безотлагательно доложили о весьма срочном пакете от президента.

В этот момент я находился во флигеле. Получил вызов – немедленно прибыть к Сталину.

Когда я вошел в его кабинет, Сталин там был один. Поздоровавшись, я спросил:

– Как вы себя чувствуете после довольно напряженного начала конференции?

Сталин ответил:

– Вполне нормально.

Но я заметил, что его занимают совсем другие заботы, а не тема о личном самочувствии.

Сталин протянул мне какую-то бумагу и сказал:

– Вот письмо от Рузвельта. Я только что его получил.

А затем, чуть помедлив, добавил:

– Я хотел бы, чтобы вы перевели мне это письмо устно. Хочу до заседания хотя бы на слух знать его содержание.

Я с ходу сделал перевод. Сталин, по мере того как я говорил, просил повторить содержание той или иной фразы. Письмо посвящалось Курильским островам и Сахалину. Рузвельт сообщал о признании правительством США прав Советского Союза на находившуюся под японской оккупацией половину острова Сахалин и Курильские острова.

Этим письмом Сталин остался весьма доволен. Он расхаживал по кабинету и повторял вслух:

– Хорошо, очень хорошо!

Я заметил:

– Занятой теперь позицией США как бы реабилитируют себя в наших глазах за то, что они сочувствовали Японии в 1905 году. Тогда в Портсмуте, после Русско-японской войны, велись мирные переговоры между японской делегацией и делегацией России, которую возглавлял глава правительства граф Витте. В то время США, по существу, помогали Японии оторвать от России ее территории.

По всему было видно, что Сталин мнение о попытке США «реабилитировать себя» полностью разделяет.

Он несколько секунд помолчал, обдумывая содержание письма. Потом начал высказывать свои мысли вслух. Он заявил:

– Письмо является важным. Америка сейчас признала справедливость нашей позиции по Курилам и по Сахалину. Американцы, наверное, при этом будут настаивать на своей позиции по вопросу о возможности участия Советского Союза в войне против Японии. Но это уже другой вопрос, по которому, очевидно, состоится разговор.

В целом чувствовалось, что Сталин письмом очень доволен. Он прямо так и заявил:

– Это хорошо, что Рузвельт пришел к такому выводу. Закончил Сталин эту тему разговора словами:

– Америка заняла хорошую позицию. Это важно и с точки зрения будущих отношений с Соединенными Штатами.

Наряду с удовлетворением, которое Сталин не скрывал, я заметил по его виду, что он еще чем-то озабочен. Тут я спросил: – Видимо, я, товарищ Сталин, сейчас могу уйти?

Но Сталин неожиданно задал мне вопрос:

– А скажите, Рузвельт, как, по-вашему, умный человек? Ничего удивительного в этом вопросе я не видел, так как знал, что Сталин задавал его не мне первому. Да и по письмам, которые мне много раз приходилось передавать президенту в Вашингтоне, чувствовалось, что Сталин к нему относился с уважением. Даже тогда, когда Сталин не разделял тех позиций, которые отстаивал президент, он формулировал свою мысль так, чтобы Рузвельт заметил: Москва обращает внимание на малейшие оттенки точки зрения хозяина Белого дома. В ответ на поставленный вопрос я сказал:

– Товарищ Сталин, Рузвельт – человек большого ума и способностей. Один тот факт, что ему удалось добиться своего избрания на президентский пост в третий, а затем и в четвертый раз, говорит сам за себя. В США, можно сказать, исторически закрепилась традиция не избирать президента больше чем два раза. Она представлялась прочной, сложившейся традицией, которой придерживались обе партии – Демократическая и Республиканская.

И вдруг Рузвельт ее сломал, и сломал эффектно. Конечно, этому способствовала международная обстановка. А поскольку речь идет о 1944 годе, то конкретно повлиял и ход событий на советско-германском фронте, так как все видели, в том числе и в США, что крах гитлеровской Германии неминуем. Но помимо этого фактора большую роль сыграла и умелая работа демократов в части популяризации имени Рузвельта. Его выступления по радио под рубрикой «Беседы у камина» тоже производили очень сильное впечатление на миллионы американцев.

Сталин лаконично заметил:

– Как он это ловко сделал. Да, все было сделано так, как надо.

При этом на его лице появилась сдержанная, добродушная улыбка, я бы назвал ее «улыбкой солидарности». Не раз я замечал, что такое выражение его лицо принимало в тех случаях, когда у него возникали эмоции положительные: когда речь заходила о том или ином человеке, к которому он благоволил.

А само замечание Сталина: «Все было сделано так, как надо» – не оставляло сомнений, что он весьма благожелательно относился к успеху Рузвельта. Впрочем, он и ранее не один раз высказывал свое мнение на этот счет.

Не скрою, выходя из кабинета, я подумал, что настроение Сталина, его удовлетворенность позицией правительства США, изложенной в письме Рузвельта, конечно же окажут большое влияние на крымскую встречу трех, да и на то заседание, которое должно было начаться примерно через час.