– А потом? – задыхаясь, спросила Грейс. – Она упала в его объятия и они жили долго и счастливо?

Опять эта короткая, многозначительная усмешка.

– Ты плохо слушала. Ей было все равно, что он бог. Она была одной из самых искусных воительниц, каких только видел этот мир. Знала, каким могуществом обладает, и не собиралась от него отказываться. Даже ради бессмертия.

– Умная девочка, – сказала Грейс, снимая с него фрак и развязывая галстук.

– Разве я не говорил тебе, что она была отважной и очень умной?

Грейс отбросила в сторону галстук и взялась за его тонкую белую рубашку, ниже, ниже, пока не вытянула тонкое полотно из брюк.

– Ты сказал, еще и красивой.

Он взял ее за подбородок и приподнял вверх лицо.

– Бесподобной.

Еще один поцелуй, страстный и восхитительный.

– Но она не хотела второй такой жизни, какую вела с отцом. Не хотела быть женой бога и жить в идиллии. Она хотела править королевством – быть королевой-воином.

Теперь Грейс внимательно на него смотрела, вслушиваясь в каждое слово, уже зная, чем это закончится. Концовка могла быть только одна.

– Она ему отказала.

Он кивнул.

– И тогда великий бог – бог солнца, истины, света, предсказаний – сделал то единственное, что ему оставалось.

– Он ее похитил, – прошептала Грейс.

И эти слова, часть глупой истории, привели ее в ужас. Сама идея того, что всегда есть кто-то более могущественный, кто не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Сколько раз за свою жизнь она оглядывалась, боясь этого могущества в руках мужчин?

В руках этого мужчины.

– Нет. – Эван смотрел ей прямо в глаза, смотрел очень внимательно. – Нет, Грейс, он ее не похищал. Он ее умолял. Сын Зевса, великое божество Троянской войны, он опустился на колени и начал умолять присоединиться к нему. Он предлагал ей богатство, драгоценности, бессмертие… пусть только она позволит ему любить ее.

Грейс покачала головой:

– Она опять ему отказала.

– Но почему? – История выцветала, и там, на границе этого единственного вопроса, ей уже слышалась реальность. – Он хотел лишь одного – подарить ей этот мир. Любить ее, защищать и дать все, чего она только захочет.

– Но не все, в чем она нуждалась, – ответила Грейс. – Он не мог знать, в чем она нуждалась, ведь он был богом, а она простой смертной.

Он герцог, а она и вовсе никто.

– Она не хотела целого мира, – мягко произнесла Грейс. – Не от него.

Эван кивнул, побуждая ее продолжать.

– Он хотел подарить ей будущее, – все так же мягко продолжала Грейс, – но она хотела завоевать его сама.

Он долго молчал, водя пальцем по ее подбородку, по мягким пухлым губам, и Грейс уже решила, что он так больше и не заговорит. Но вдруг:

– А что нужно тебе?

Вопрос этот доставил ей столько успокоения. Столько радости.

И надежды сверх всего, что ей доводилось испытать.

– Мне нужно, чтобы ты… – сказала она.

Он ждал. Еще терпеливее.

И наконец она продолжила:

– Мне нужен ты.

Его глаза потемнели.

– Сейчас, – прошептала она. – Сегодня ночью.

Она не сказала остального – ту часть, которая могла изменить все.

Не сказала «навсегда».

Возможно, он все равно это услышал, потому что поцеловал ее крепко и пылко, а затем повернул на спину и начал целовать подбородок, шею, плечо, грудь, все приближаясь и приближаясь к ноющему бугорку. Его губы сделались мягче, когда она вздохнула от удовольствия, запустила пальцы ему в волосы и выгнула спину, стараясь сильнее прижаться.

Томясь по нему.

Не только по его прикосновениям, но вообще по всему – по интимности его ласки, по нежности, по наслаждению.

Такому сильному наслаждению.

Он отзывался на ее прикосновения. Губы его сомкнулись на бугорке. Эван начал нежно посасывать его до тех пор, пока она не сжала в кулаках его волосы, шепча его имя, удерживая его – исполненная жара и желания, она медленно раскрывалась ему под этим долгими, ритмичными посасываниями.

Его рука скользнула вниз по бедру, легонько погладила ноги, раздвинула их, и она открылась ему, приподняла бедра навстречу его прикосновениям, подаваясь вперед. Она томилась от желания – не только по обещанной им ласке, но по всему остальному. По его взгляду. По его губам. По его словам. По нему.

И тут он раздвинул складочки и погладил – она была жаркая и влажная и становилась все мокрее, услышав его удовлетворенный рык.

Он оторвался от ее груди и посмотрел ей в глаза:

– Тебе это нравится.

Она кивнула, подаваясь бедрами в такт движениям его пальца.

– Мне нравишься ты.

Тут он замер, и на безумный краткий миг она подумала, что сказала слишком много. Но если это слишком много, то что случится, если она скажет ему все?

Он снова погладил, и глаза ее начали закрываться.

Он остановился.

– Нет, любовь моя, – и это слово согрело ее даже сильнее, чем прикосновение. – Я хочу, чтобы ты смотрела.

Его пальцы описывали ленивые круги прямо возле ее средоточия.

Она широко раздвинула ноги.

– Ну хорошо, давай.

Они вместе смотрели вниз, на его руку, ласкавшую ее, и Грейс положила сверху свою ладонь, их пальцы переплелись, дыхание становилось все тяжелее. Никто из них не отвел взгляда, когда он сказал:

– Ну же, забирай.

Наклонился и снова втянул ее сосок в рот, начал сосать. Она дышала тяжело и прерывисто, а он ласкал все сильнее и увереннее, и она выгибала спину ему навстречу.

– Эван, – прошептала Грейс. – Пожалуйста.

И оно нахлынуло, она подавалась к нему, а он вел ее сквозь это наслаждение, подняв голову и внимательно наблюдая за ней.

– Вот оно, – прорычал он. – Забирай. Бери все, что тебе нужно.

Она так и сделала. Его внимательный взгляд бы ей подарком, обещанием, что он всегда будет тут, чтобы доставить ей удовольствие. Наслаждаться им. Удержать ее, когда она почувствует, что рассыпается на части.

Когда она насытилась, он поднял голову, крепко удерживая ее ладонью, чтобы она получила все до последней капли.

Наконец Грейс посмотрела на него и положила руку ему на щеку.

– Оно должно было быть твоим, – прошептала она. – Я должна была подарить удовольствие тебе.

– Думаешь, не подарила? – произнес он ей в губы и целуя ее через каждое слово. – Я испытал такое наслаждение, от которого можно сойти с ума.