— Ты его еще с этим поздравь, — мрачно съязвил Куругорм. — Открытку подари, мрыс дерр гаст…

— Я тебе сейчас открытку подарю, — пообещала я, недовольно ощущая, как у меня начинает побаливать голова. — Под другой глаз, для симметрии.

Эльф, шепотом ругнувшись, полез в сумку за тетрадью. Не знаю уж, чего он собирался в ней вычитать, но вновь раздался звонок, и мы отправились в класс. Я шла, по пути осторожно массируя пальцами виски.

Но боль не утихала.

Второе занятие оказалось ничем не проще первого. Решив, похоже, окончательно нас добить, Рихтер устроил теоретический зачет: двадцать четыре вопроса, двенадцать — про баньши, двенадцать — про боевые пульсары. Про баньши я что-то да знала, спасибо магистру-фэйриведу, а вот с пульсарами дело обстояло гораздо хуже. Все, что было мне про них известно, — что они круглые, огненные, разных размеров и здорово жгутся. Да, и еще — что у меня они разваливаются на четвертой секунде полета.

Некоторое чувство, возможно именовавшееся интуицией, подсказывало: хорошей оценки за этот зачет мне ждать не приходится. Ладно, чего уж теперь… честно написав все, что знала, я сдала листочек, положила локти на парту и осторожно опустила на них голову. Мр-рыс… глаза слипались, в черепе словно гномы отбойным молотком долбили, и я прикрыла глаза, мысленно показав Рихтеру большой кукиш. Зачет я написала? — написала. Баньши распылила? — еще как. Ну и чего от меня еще требуется?

Мрыс дерр гаст!

Я вдруг вспомнила, о чем хотела поговорить с любимым деканом. Верно-верно… у меня, значит, голова болит, я, значит, каждые четыре года чужие сны вижу — так, наверное, я имею право знать, отчего вся эта муть происходит? Есть, конечно, вариант, что Рихтер откажется давать пояснения… В таком случае ему же хуже. Я начну выяснять самостоятельно.

Ибо будьте уверены, по ночам я предпочитаю смотреть нормальные сны, а не заплутавшие видения!

Дабы ни у кого не возникло нехороших подозрений, после урока я сделала вид, что потеряла в сумке какую-то необходимую штуку. Вид, очевидно, получился весьма натуральный: ко мне дважды подходили вампиры и один раз — эльф, дабы уточнить, что именно столь необходимо мне для жизни, и предложить возможный заменитель. Я отмахивалась, объясняя, что справлюсь и сама.

Похоже, Рихтер понял, почему необходимые штуки теряются именно после его уроков. Пока я отделывалась от сочувствующих вампиров, он ушел в примыкающую к кабинету лабораторию. Когда смылся наконец последний эльф и я с чувством выполненного долга защелкнула замочек, магистр вернулся обратно, захватив с собой несколько достаточно объемистых книг.

— Очень удачно, что вы задержались, — сказал он, пока я пыталась сообразить, с чего начать расспросы.

Вся стопка перекочевала ко мне в руки.

— И что это такое? — слегка ошарашенно спросила я, забыв даже посмотреть на обложку верхнего тома.

Эгмонт пожал плечами:

— Ваше домашнее задание на ближайшие две недели.

— Так вы же уже задали, — обреченно сказала я, уже поняв, что отвертеться не получится.

— Студентка Ясица, — сказал магистр таким вежливым тоном, что все аргументы мигом вылетели у меня из головы, — я давно понял, что если хочу оставить от Академии хоть что-то, кроме выжженного пятна, то должен принять некоторые меры. Вы слишком плохо умеете скучать и слишком хорошо — находить себе занятие.

«Это он про лягушек», — подумала я. Или про тот эпизод с василиском.

Или про мгымбра… кто его знает?

— И что мне с этим делать?

— К пятнадцатому числу приготовите доклад о методах, изложенных в тексте. Имейте в виду, книги старые, кое-где допущены тактические ошибки. Я надеюсь, что вы сможете заметить их и исправить.

Спасибо, хоть не стратегические. Я изо всех сил старалась сохранить на лице должный учебный энтузиазм. Наверное, изображалось плохо, потому что Эгмонт только хмыкнул и сел на соседнюю с моей парту.

— Я сомневаюсь, студентка, — задумчиво произнес он, — что за шесть недель вы овладели телепатией настолько хорошо, что сумели прочесть мои мысли. Я так понял, что вы хотели что-то у меня спросить?

— Да, — медленно ответила я. — У меня есть к вам один вопрос… Мастер.

Эгмонт чуть сощурился.

— Вообще-то, — так же медленно произнес он, — в Академии принято другое обращение. И за последние десять лет я привык, чтобы адепты называли меня магистром.

— Сегодня ночью я узнала, что когда-то вам был привычнее именно этот вариант…

Он, по-прежнему сощурившись, смотрел мне в лицо. «Мрыс тебя побери», — бессильно подумала я. Да уж… натуральный стратегический недочет. Я попыталась сыграть на чужом поле, не сообразив, что в деле намеков и недомолвок магистр преуспел куда как больше меня.

Ладно, сыграем в открытую…

— Короче, — вздохнув, сказала я, — двадцать девятого снежня каждого високосного года мне снится один и тот же сон. И, насколько я понимаю, вы отлично знаете, какой именно. — Он кивнул, и я, ободренная хотя бы таким минимальным успехом, поспешила его закрепить. — Меня не интересуют подробности, в конце концов это ваше личное дело, ответьте только на один вопрос. При чем здесь я?

— До какого момента досмотрели? — после паузы спросил он.

— До того, как некто Мастер ушел из зала.

— И что же осталось вам непонятным?

Я едва не взвыла, сдержавшись только потому, что технично все равно не получится — не та родословная.

— Да все! При чем здесь я? При чем… — Я поискала нужное слово, не нашла, но фраза требовала логического завершения, и потому я выпалила, не особенно задумываясь: — При чем здесь алхимия?

Магистр коротко рассмеялся.

— Если мне что-то непонятно, я всегда начинаю с начала, — сказал он. — У вас, похоже, тот же самый принцип. Вы угадали удивительно точно, студентка Ясица. Все началось именно с алхимии. Итак, вы хотите знать, что именно тогда произошло?

— Да, — кивнула я.

— Все началось с алхимии, — повторил Эгмонт. — Дело было двенадцать лет тому назад, и я учился на выпускном курсе… Насколько мне известно, — неожиданно спросил он, — вы достигли в алхимии некоторых успехов? Магистр Ламмерлэйк отзывалась о вас очень хорошо…

Я пожала плечами. С алхимией дела у меня обстояли и впрямь неплохо, и несколько раз на последних занятиях я даже удостаивалась краткой Эльвириной похвалы. Учитывая, что на одобрение, в отличие от порицания, алхимичка была донельзя скупа, ее положительная оценка стоила дорого.

— Обо мне так хорошо не отзывались, — продолжил магистр. — Вообще, по алхимии у меня было качественное, устойчивое «удовлетворительно». По принципу: мандрагору не мандрагору, но горчицу, особенно по инструкции и с учителем, приготовить смогу. Но не зря говорят, что даже графоман раз в жизни напишет гениальную строчку. Здесь уже вопрос судьбы.