— Мы что, будем пры…

Договорить она не успела. Не отпуская ее руки, он прыгнул с причала, и Майя едва успела набрать воздуха в легкие. Они ухнули в холодную воду и пошли ко дну. Платье тянуло вниз, словно якорь, вокруг завивалась водоворотами вода. Рука Кольера легла ей на талию; он плыл, таща ее за собой. Вода бурлила, не давала вздохнуть, но он держал крепко, Майя цеплялась за него изо всех сил, и вместе они неуклонно продвигались к кораблю. Приноровившись, Майя стала грести ногами в том же ритме, что и он. Торжество состоявшегося побега кружило ей голову.

Странное, непривычное чувство.

Кольер уцепился за невесть откуда взявшуюся веревку, и с корабля потянули. Кольер по-прежнему крепко прижимал Майю к груди, и вот наконец холодные воды выпустили их из своих объятий.

* * *

Майя куталась в шерстяное одеяло и сжимала в руках кружку горячего бульона. Вода с волос капала в глаза. Девушку устроили на табуретке в чистой, хорошо обставленной каюте, которая принадлежала капитану судна. У стены стояла узкая койка с тюфяком под грудой теплых меховых одеял. Имелось и окно, выходившее на корму, однако занавески были задернуты, и единственным источником света служил висевший на крюке фонарь.

Кольер, тоже с одеялом на плечах, беседовал в дверном проеме с капитаном.

— Выход из бухты перекрыт? — спросил Кольер.

— Нет, милорд. На пристанях суматоха, дохту-мондарцы не могут пробиться сквозь толпу и потребовать закрытия порта. Я послал на марс парня, он говорит, что перед нами еще три судна, но все идут совершенно свободно.

— Отлично, — улыбнулся Кольер. — Проследите за армадой, когда будем идти мимо. Если будет погоня — сообщите мне. Идем в Несс, не так ли, моя госпожа?

— Да, — отозвалась Майя. Ее била дрожь.

— Вы отлично поработали, Ставангер. Когда прибудем, навестите моего казначея. Тысяча марок ваша, как я и обещал.

— Рад услужить, мой господин, — широко улыбнулся капитан. Его обветренное лицо было исчерчено шрамами, голова — увенчана густой седеющей шевелюрой. — Я с удовольствием займу каюту моего помощника. А эта — ваша так долго, сколько вам будет угодно. Добро пожаловать на «Аргивянин», госпожа моя, ваше величество. Прошу извинить за непритязательную обстановку — это ведь всего только обычное торговое судно.

И улыбнувшись Майе, он пригнулся и вышел из комнаты.

Покачиваясь, корабль набирал скорость. Речное течение несло его к морю. Однако прежде всего им предстояло миновать вход в гавань, который охраняли две могучие башни.

Кольер захлопнул дверь и задвинул засов. Взгляд, которым король окинул Майю, был загадочен. Глубокая царапина у него на груди все еще кровоточила.

— Ты ранен, — сказала она, вставая. — Дай посмотрю.

— На борту есть целитель, — сказал Кольер. — Впрочем, если ты настаиваешь…

— Сядь, — велела она, указав на кровать. Порывшись в капитановых вещах, она нашла льняные салфетки, достала из своего мешка вайду и быстро приготовила мазь. Кольер растянулся на кровати, закинул руку за голову и с любопытством наблюдал за ее действиями. Вид у него был самый что ни на есть довольный и уверенный. У Майи задрожали пальцы.

— Покажи-ка, — сказала она, подтащив к кровати табурет. Кольер расшнуровал куртку и расстегнул рубашку, которой уже ничто не могло помочь. Будет шрам — еще один, неотличимый от множества других следов на его коже. Отчего-то Майе вдруг захотелось узнать, как он заработал эти шрамы, однако тут в свете фонаря блеснул кистрель, и Майя уже не могла оторвать от него глаз. Его сила вползала в ее Разум так неостановимо, что у нее закружилась голова.

— Ты в порядке? — поинтересовался Кольер.

— Да, вполне, — ответила она, стараясь держать себя в руках.

— Ты посмотрела на медальон и вдруг побледнела.

— Просто голова закружилась, — Майя заморгала, но это был не обман зрения: на груди у Кольера проступало темное пятнышко, небольшое, но со знакомыми завитками. — Ты использовал кистрель в драке.

— Разумеется, — отозвался он. — Их было слишком много. Но тот, последний, пайзениец — у него тоже был кистрель. Он попытался пробиться ко мне в голову и наполнить меня страхом. Не мог же я позволить ему добиться своего — по крайней мере, таким способом.

Майя нанесла на рану немного вайды. Кольер вздрогнул, но не отпрянул.

— Ты поступил храбро, — тихо сказала Майя. — Ты был один, а их много.

Его рот искривился в ухмылке.

— Ты сама могла преспокойно их разбросать. Тебе даже меч не понадобился бы.

Майя молчала и смотрела ему в глаза. Кому он помогает: ей или Бесчисленному, который поселился в ее теле? Кому он предан? В глубине души она продолжала верить, что он по-прежнему ошибается на ее счет. Он посчитал, что она стала хэтарой по доброй воле, и отчасти от этого пожелал ее себе в жены — но что он подумает, если узнает, что больше всего на свете она мечтает избавиться от существа, которое в ней поселилось? Прогонит ли он ее? Хочет ли она, чтобы он ее прогнал?

— Какая ты мрачная, — проницательно заметил он.

— Есть отчего помрачнеть, — ответила она. — Я не думала, что ты явишься в Ростик.

— Значит, ты горюешь оттого, что я сюда явился? — поддразнил он.

Вместо ответа она сказала:

— Ты серьезно рисковал. Если бы отландцы узнали…

Он кивнул:

— Вот именно. Если бы они узнали тебя или меня… Хм. Они затребовали бы такой выкуп, что мое королевство ввек бы не оправилось. Да и твой отец за тебя заплатил бы.

Он потянулся и погладил ее большим пальцем по подбородку.

— А не заплатил бы он — заплатил бы я.

— Тебе нравится рисковать, — заметила Майя. — А я думала, ты человек осторожный.

— Жизнь — это один большой риск, — ответил Кольер. — Никогда не знаешь, что будет дальше — это-то и есть самое интересное. Да, тот фехтовальщик мог меня убить. Он рисковал не меньше моего. Теперь он долго не сможет взять меч в правую руку. А может, и никогда.

— Почему ты его не пощадил? — спросила Майя, размазывая мазь по ране.

— Оставить пайзенийца без честного шрама на память о достойном поединке? — расхохотался Кольер. — Во-первых, заложником я жил в Пайзене, а это не располагает к милосердию. Но главное тут не это: лучшие пайзенийские фехтовальщики — люди гордые и заносчивые. Побьешь такого — и он будет являться к тебе снова и снова в попытке восстановить утраченную честь. Награди такого шрамом, и он будет носить его как орден. Эта их мстительность такая утомительная штука! А фехтовать у меня всегда отлично получалось. Просто как-то само собой. В двенадцать лет я победил своего первого учителя. Правда, все сочли, что для кровной мести я чересчур юн, но когда мне исполнилось четырнадцать, никто уже не возражал. В четырнадцать ты уже достаточно взрослый, чтобы умереть.