— Кольер…

— Погоди, погоди. Сначала надень, дай мне тобой полюбоваться. После этой грязной реки ты, наверное, не прочь бы искупаться в ванне, но, увы, на борту корабля это слишком большая роскошь. Волосы у тебя все не высохнут. Позволь, я расчешу.

— Я могу сама, — покраснела Майя. — На столике был гребень…

— А, вот он. Нет уж, я сам.

Он был быстрее и дотянулся до гребня первым. По спинке гребня шла резьба; с одной стороны зубцы шли часто, с другой — пореже.

— Я сама причешусь. Дай мне минуту…

— А сколько таких минут у нас уже было украдено? — интимным тоном спросил он, положил руку ей на плечо и заставил Майю повернуться к нему спиной. — Я часто об этом думал. Что было бы, если бы твой отец не разорвал нашу помолвку?

Темные пряди заструились между зубцов гребня. Кольер начал с самого низа, с кончиков, бережно распутывая узлы. Действовал он осторожно, но, как обнаружила Майя, вполне уверенно и даже умело, разбирал темные локоны и укладывал их один за другим.

— Мы были бы женаты уже года два или три. Официально женаты. Мы столько лет не знали друг друга, а виноват в этом он — твой отец. Он украл тебя у меня.

Гребень зацепил особенно сильно запутавшуюся прядь. Извинившись, Кольер аккуратно распутал узел. Гребень забирался все выше. Майя чувствовала, как наливаются румянцем щеки, и радовалась, что сидит спиной к Кольеру.

Она сказала:

— Если не ошибаюсь, твой отец и тебе нашел другую супругу. Когда помолвку разорвали, мы были еще совсем детьми. Мне было лет семь… или восемь? А тебе — еще меньше. Но с гребнем ты умеешь обращаться — откуда бы?

— От сестер, — ответил он, и даже по голосу слышно было, что он улыбается. — Старшие сестры любого мальчишку выучат обходиться с женщинами. Сколько бы я мог тебе о них порассказать! Впрочем, ты меня отвлекла. Обе мои сестры замужем и счастливы. Но мы, люди старинного Семейства, — не более чем пешки в борьбе за власть. Скажи, Майя, тебе никогда не приходило в голову, что Дохту-Мондар может оказаться хранителем единственной истинной религии?

Узлы были распутаны, и гребень заскользил смелее. Кольер провел рукой по ее волосам, и в животе у нее потеплело, а по спине пробежал холодок.

— Ты хорошо знаешь их учения? Помнится, ты предпочитала одно из них всем прочим. Это благодаря канцлеру?

— Канцлеру Валравену, — ответила Майя. — Но он никогда не пытался обратить меня в свою веру.

— Да, дохту-мондарцы не стремятся навязать всем свою точку зрения. В отличие от мастонов, — подпустил он Шпильку. — Дохту-мондарцы считают, что душа рождается и возрождается много раз. Иногда они приводят в доказательство слова мастонов о второй жизни. Человек-де может умереть, оставить сей мир, а потом, сотни лет спустя, возвращается в новом обличье.

— Да, я об этом слышала, — сказала Майя. — Но это же неправда.

— Откуда нам знать? — небрежно пожал он плечами. — Неужели тебе никогда не случалось почувствовать, что ты уже была в каком-то месте? Когда я прибыл в Ростик, то… мне показалось, что я его уже видел. А иногда, когда в чужих землях попадается древний яр-камень, мне кажется, что он мне знаком. С тобой так не бывало?

Майя подумала.

— Бывало, но я всегда думала, что это все Исток. Я… я часто слышу такой тихий шепоток. Он подсказывает мне, что делать.

— Хм-м, — протянул он и снова провел рукой по волосам. Это явно доставляло ему удовольствие. — Что ж, возможно. Как я уже говорил, я прошел мастонские испытания, но не принес клятвы. А еще в аббатстве я узнал кое-что об учениях, о которых не принято говорить вне тамошних стен. Тут уж не знаешь, чему и верить. Лично я предпочитаю слушать сердце и идти туда, куда оно позовет.

Майя оглянулась через плечо:

— Сердце можно обмануть. Нельзя принимать решения, полагаясь на одни только чувства.

— Само собой! — согласился он. — Но чувства — материя тонкая. Вот сейчас, например, мне очень хорошо. Приятно ведь смотреть на красивую женщину. А ты очень красивая, Майя. И застенчивая… как будто сама не знаешь своей красоты или прячешь ее. Сама скромность, — беззаботно добавил он, кладя гребень на стол, и опустил руки на плечи девушке. — Но чувства обманчивы, не так ли? Меня так и подмывает поцеловать тебя, как бы глупо это ни было. Пусть я не верю в россказни о колдовской силе Истока, разум говорит мне, что целовать тебя очень опасно. Правда, от этого со мной вряд ли приключится какая-нибудь страшная болезнь. Ты можешь просто разбить мне сердце.

Он убрал руки с ее плеч и заговорил веселее:

— Ну что, теперь украшения? Подними волосы.

Майя прикусила губу. Откуда это смятение в душе и головокружение? Корабль начал покачиваться сильнее, однако поднимавшийся в груди жар и душевный трепет заглушали качку. И отчего у нее так пересохло во рту?

Он поднес ожерелье и бережно уложил его вокруг ее шеи.

— Замочек тут совсем крошечный, — озабоченно заметил Кольер, — для дамских пальчиков. Ну да ладно.

Его жесткие пальцы коснулись ее шеи, по спине побежали мурашки. Что за сладкая мука овладела ею?

— Ну вот. Было нелегко, но я с честью вышел из испытания. Теперь сережки. Тебе какие больше нравятся?

— Вот эти, — хриплым шепотом произнесла Майя и подняла дрожащий палец.

— Мне тоже, — согласился он и взял с бархатной подушечки длинную серьгу. — Придется мне встать на колени — тут темновато.

Он опустился на колени, и она ощутила его дыхание на своей щеке. Майя была готова и заставила себя не дрожать, Даже когда его палец прошелся по мочке уха, повторяя ее очертания.

— Кажется, сюда, — неуверенно сказал он, но теперь она видела его лицо и могла прочесть написанные на нем чувства. Руки у него дрожали. Голос звучал горделиво и уверенно, однако глаза смотрели тревожно — почти испуганно.

Сережка больно кольнула ее в ухо. Майя вздрогнула.

— Прости, — тихо сказал он и попробовал снова. — Дырочку вижу, но она, кажется, заросла.

Майя кивнула.

— Я сама.

Она взяла у него из рук серьгу и поднесла ее к уху. Кожа поддалась не сразу. Майя давно не носила серег — отец отобрал у нее все украшения. Укол боли — и вот уже серьга покачивается в ухе. Скрипнув зубами, Майя справилась со второй серьгой, и дело наконец было сделано.

Лицо Кольера все еще было на одном уровне с ее лицом. Он был очень хорош собой — темноволосый, широкоплечий, исполненный силы. Майя вспомнила, как храбро и отчаянно он бился с негодяями, окружившими ее в доках. Он защитил ее от Корриво. Он хотел свергнуть ее отца в наказание за то, что тот сотворил с дочерью. Как он был непохож на отца — на человека, который предавал ее снова и снова, раз за разом.

— И все-таки мне очень хочется тебя поцеловать, — прошептал он. — Что ты со мной делаешь?