Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза. Только начинало светать, но в полутьме он узнал склонившееся над ним лицо: это была молодая булочница, самая грубая из всех продавщиц в районе. «Это конец! — подумал Рафик. — Непременно выдаст она меня!» Он хотел бежать, но за ночь обморозил ноги и не мог ступить ни шагу.

— А, это вот кто тут прячется! — сказала булочница, разглядев его. — Как же ты уцелел, ваших ведь никого не осталось? А ну, вставай, идем. Скоро совсем рассветет, тебя тут мигом найдут немцы, когда за хлебом приедут из казармы. Вставай!

Она подняла Рафика и повела его к себе домой.

Дуся, Евдокия, так звали эту булочницу. До самого освобождения. Львова она прятала Рафика у себя на квартире, лечила его обмороженные ноги, кормила. Когда пришла Красная армия, Рафик вышел из своего укрытия, поблагодарил «грубую продавщицу» Дусю и ушел воевать.

Вернулся он во Львов после войны и снова пришел к Дусе. Дома ее не было. Тогда он на всякий случай решил заглянуть в ту булочную, где она раньше торговала. Только открыл дверь, как услышал ее крик: Дуся опять ругалась с покупателем. Рафик встал в очередь, а когда подошел к прилавку, тихо спросил: «А бесплатно булочку не дадите?»

— Че-его?! — свирепо заорала Дуся, но вдруг узнала Рафика и ахнула.

Тут же, долго не раздумывая, она вытолкала за дверь всех покупателей, повесила записку «Ушла на базу» и повела Рафика домой. Поглядел он на жилище, где его так долго прятали от смерти, и видит, что Дуся по-прежнему живет одиноко и небогато. И тогда он ей сказал:

— Дуся, я пришел, чтобы поблагодарить вас, а у меня ничего нет. Ничего и никого на свете, кроме самого себя. Вот только это я и могу предложить в благодарность. Выходите, Дуся, за меня замуж!

Грубая продавщица Дуся сначала испугалась: она была старше Рафика и не выглядела ни на один год моложе. Но видя, что Рафик испытывает к ней самую глубокую благодарность и нежность, решила, что, может быть, этого и достаточно для счастья.

Живут они счастливо. Дуся давно не работает в магазине, потому что Рафик стал крупным хирургом и ему неудобно, чтобы жена стояла за прилавком и грызлась с покупателями. У них двое чудесных детей, и они очень любят друг друга. От грубости Дусиной и следа не осталось, это самая нежная жена и мать, какую я знаю.

Кончила рассказывать Неля и начала свою историю Эмма.

рассказанная режиссером Эммой. В этой истории дается разъяснение евангельского выражения: «Нет большей жертвы, ежели кто положит душу свою за друга своя»

Это опять будет история из жизни нашей богемы, которую называют «второй культурой», поскольку она не связана с официальным искусством. КГБ не очень любит эту развеселую и непокорную публику, а порой и сажает кого-нибудь для острастки.

Так вот, небольшая группа неофициальных литераторов и художников затеяла выпускать юмористический журнал, а название ему дали совершенно в советском стиле. Бывают колхозы, фабрики «Красный Октябрь», «Красный пахарь», даже пивной завод «Красная Бавария». А эти шутники назвали свой журнал «Красный диссидент». И, конечно, в журнале этом КГБ изрядно доставалось. Они даже само название КГБ расшифровали в стиле своего журнала — «Красные гангстеры и бандиты». Читая номера этого журнала, мы покатывались со смеху. Но КГБ не смеялся, КГБ принимал меры. Очень скоро всю редколлегию журнала выследили и посадили. Следствие очень скоро выделило главных инициаторов этого самиздата: это были два художника — Юлий и Олег и две поэтессы — Юлия и Наталья. Арестовали их, но вскоре женщин выпустили, чему те сами очень удивлялись. Но когда ребят-художников начали судить, все разъяснилось: вину за издание журнала они полностью взяли на себя. Но это бы ничего. Мы знали этих ребят, замечательные ребята. Оба талантливые до чертиков и оба ни черта не боялись. И вдруг на суде оба они начинают каяться и утверждать, что выпускали свой журнал с чисто… хулиганскими намерениями. Наталья и Юлия, сидевшие в зале, сгорали со стыда за своих друзей и все твердили: «Что это? Почему они так говорят? Зачем?» Ожидали, что ребятам дадут условный срок и отпустят их — за такое-то раскаяние, явно угодное КГБ. Но приговор они получили неожиданно суровый — семь и шесть лет лагерей строгого режима. А статью им и в самом деле пришили хулиганскую: ну, раз они сами признают, что журнал был не политический, а хулиганский! И отсидели они оба свои срока в уголовных лагерях, где им приходилось бороться за свою жизнь не только с начальством, но и с уголовниками.

А как все было, почему они так вели себя на следствии и на суде, нам потом рассказал адвокат одного из них. Оказывается, поначалу ребята держались независимо и гордо, как и следовало от них ожидать. Им угрожали, им предлагали свободу в обмен на признание, но они молчали. И тогда один старый следователь заявил своим коллегам: «Вы не с того конца беретесь. Надо учитывать психологию подследственных. Страхом на них воздействовать бесполезно. Тут нужны другие методы, другой подход». И он объяснил, в чем эти методы заключаются. После этого ребят вызвали на допрос и заявили им примерно следующее: «Что же вы, рыцари, деятели искусства, втянули в такое дело женщин? Они обе уже простудились в сырых камерах. А вы подумали, как они лагерь выдержат?» Словом, начали будоражить совесть ребят в этом направлении. Те и в самом деле начали мучиться тем, что зря они взяли в редколлегию журнала женщин. И когда они уже извелись от этих мыслей, следователи предложили им такой вариант: если они каются и снимают с дела политический ореол, они получают тот же самый срок, поблажки им никакой не будет и даже хуже: пойдут они не в политический лагерь, а к уголовникам. Но зато женщин КГБ немедленно выпускает на волю. И художники дрогнули. Им дали очную ставку, они посовещались и решили пожертвовать своей честью для спасения подруг. Если бы им предложили свободу или смягчение срока — о, это не те были ребята! Они бы никогда мизинчиком не поступились. А тут — дрогнули. И на первых порах КГБ показал, что он готов выполнить договор: как только художники написали свои первые показания в нужном КГБ стиле — женщин немедленно выпустили из тюрьмы. Ребятам показали постановление об освобождении их из-под стражи. Потом, когда они стали давать на себя показания дальше, им показали и постановление о прекращении дела против женщин. Они поверили и сделали все по уговору. Но они забыли, с кем имеют дело! Уже после суда одну из подруг все же потихоньку от художников посадили, правда, по другому делу — нашли у нее крамольные стихи, а вторую посадили бы позже, но она как раз родила ребенка. А на такой скандал КГБ все же не пошел, чтобы сажать мать грудного ребенка.

Сидеть художникам было трудно. Им мало кто писал, мало кто помогал. Все осуждали их «недостойное поведение». И только когда узнали правду, злые языки замолкли.

Знаете, а я тогда поняла одно евангельское выражение: «Нет большей жертвы, как если кто положит душу свою за други своя». Я всегда думала, что речь идет о тех, кто отдает жизнь за друзей, и удивлялась: «Чего же тут особенного? Разве в мире нет вещей более страшных, чем смерть?» А после процесса Олега и Юлия я это выражение понимаю совсем иначе: они ведь честью поступились, самой душой и ушли на шесть и семь лет в лагеря не гордыми диссидентами, а оплеванными хулиганами. И даже их подруги поначалу ничего не поняли и, выйдя на свободу, не знали, кто и какую цену заплатил.