Точно так же он морщился при упоминании фамилии Джармуш. Я не мог понять почему, пока не посмотрел «Пса-самурая». Из всего видео, которые он брал у меня, негодование у него вызвал только Шлендорф, «Легенды Риты»:

– Эту мудянку я не досмотрел. Нельзя валить людей как бревна, ради какой-то идеи. Понимаешь?

Я не понимал искренне, хотелось спросить, можно ли валить людей как бревна безо всякой идеи, за деньги, по заказу, практически просто так? И всматриваясь в это полное брезгливости лицо я разгадал суть его этики. К любым идеям он относился как к вонючему мусору, оскорбляющим нашу жизнь нечистотам, а убийство оставалось для него стерильным, ритуальным, реальным и самодостаточным действием. Он выступал против любых «теоретических обоснований» своего искусства.

Устав от киноамбиций киллер оттягивался под порносериалы Брэда Армстронга, особенно его смешило, что Джена Джеймсон, их главная героиня, жена Армстронга. Купив их новый фильм, он мог сколько угодно смеяться как ребенок, показывая пальцем в телевизионный аквариум со спермой и повторять: «Она его жена! Представляешь себе, это его жена! У них семейный бизнес». Институт семьи всегда представлялся киллеру сугубо комичным и надуманным, в Армстронге он находил этому особое подтверждение. Оказавшись у меня дома, сразу поинтересовался, что за дядька с ружьем и в шляпе висит над кроватью. Узнав, что это Берроуз, неуверенно кивнул головой. Потеплеть к Берроузу и прочитать «Обнаженный Ланч» его заставила только история о том, как писатель угрохал свою жену из этого самого ружья, поставив супруге на голову тарелку и отойдя на тридцать шагов. Уверенные в меткости Уильяма друзья аплодировали, пока он не отпустил курок.

И все же киллер явно тяготел к востоку. Возможно, звала кровь. Пару раз приглашал меня на чью-то дачу, исключительно для того, чтобы похвастать небольшой, но стильной коллекцией японской стали. Кроме нескольких обычных танто и аикути — с первым самурай служит, со вторым уходит в отставку — на полированных держалках холодно сияли женские штучки: нож, спрятанный в веере, заколка-стилет, короткий кривой клинок для дзигак — женского аналога харакири, а проще выражаясь, для удобного и быстрого вскрытия шейной артерии, не помню, как назывался. Неожиданно киллер выхватил из увитых иероглифами ножен большого меча длинную трехгранную иголку. Оказалось, для кровопускания лошадям. От него я узнал, что трогать лезвие руками означает оскорбить хозяина дома, только тонким платком или рисовой бумагой. Киллер признался, что мечтает купить нож-пистолет начала века, но очень дорого, дешевле слетать в Японию и привести вещь оттуда. В окружении этих предметов он вел себя как ребенок, обставленный любимыми игрушками. Я догадывался, а точнее, был совершенно уверен: этот большой загородный дом с неприступным забором, заявленный по телефону как «наша дача», не имел к нему никакого отношения, не говоря уже об оружии. Он мог здесь быть только недолгим гостем, а точнее, человеком, которого временно необходимо прятать, чтобы потом использовать в строго определенных целях. Но нарушать правил игры не хотелось. Я был в гостях у коллекционера. А собственность, как показывает практика, еще более относительное понятие, чем «место жительства». Про «нашу дачу» он больше никогда не вспоминал. Но восточная ориентация подтверждалась на каждом шагу.

«Если я отвалю, то только в Южную Корею» — всерьез предполагал киллер. Когда я спрашивал, почему не в Северную, он вспоминал сеульский интернет-скандал, мол, там самоубийца заказывал себе палача на специальном сайте, перечислял деньги на счет и дальше жил несколько контрольных дней, позволяющих отменить заказ, а потом оплаченная смерть брала его в самом неожиданном месте. Сайт быстро накрыли, но, киллер был уверен, все продолжается до сих пор, просто сетевые убийцы стали осторожнее. «Они могут использовать маскировку. Представь себе порносайт, публичный дом какой-нибудь, чат, и там делают заказы, ищут друг друга, только слова заменены, простейший шифр и всем остальным участникам кажется, что ребята по сексу тоскуют». Я пытался представить, и у меня получался сюжет: к сеульским киллерам поступает заказ, они берутся за инструмент, но оказывается, совпадения с шифром произошли случайно, кто-то действительно трепался о сексе и не более. Если речь заходит о важных для кого-то вещах, этот кто-то часто теряет чувство юмора. Киллер возражал, что вероятность совпадения почти исключена и, в любом случае, откуда при таком недоразумении, на счете возьмутся деньги, без которых курок, как известно, не спускается. Его пёрло от этой виртуально-ритуальной холодности.

Не меньше ему нравился в моем пересказе разговор Кришны и Арджуны перед генеральным сражением. Точнее та часть, где Арджуна сомневается в необходимости убить завтра утром несколько десятков тысяч человек, а Кришна его успокаивает, типа, все они, товарищ, давно уже мертвы благодаря своей карме и осталось всего лишь подтвердить этот факт «сразив завтра давно уже убитых мною на этом поле».

Обсуждая детский вопрос, где и когда мы хотели бы жить, киллер отвечал: «Двенадцатый век, горы Эльбруса». Конечно, имея в виду исламский орден ассасинов, «умерщвлявших даже с выколотыми глазами», с ассасинов были в свою очередь, как софт-версия, скопированы тамплиеры. Кажется, он смотрел об этом костюмированный боевик.

«Мне вчера снилась моя рука» — вспомнил он — «вся покрытая глазами. Знаешь, такие пристальные, и ползают как улитки вместо мяса на костях». Я мог бы сказать ему, что именно так, весь покрыт глазами, выглядит, согласно каббале, ангел, являющийся к покойникам за душами, но язык не повернулся. Это было в тот уже период, когда киллер неслабо налегал на ЛСД, и я побоялся, как бы не спровоцировать его полное «перевоплощение» в каббалистического ангела. Вообще, при постоянном и непринужденном нашем общении, я чаще что-то цитировал и пересказывал, стараясь придерживать внутри личные мысли, а вот киллер говорил, как правило, от себя, например, о том, как нравится ему «зовущий» женский вокал, появляющийся посреди песни не важно где, у «Рамштайн», «Мумий Тролля» или Курехина. «Перехватывает дух, когда они поют, эти ундины» — хвалил он неизвестных девушек — «просто мурашки в яйцах». Киллер воспринимал «ундин» как музыкальных приведений, которые могут затянуть своё внутри чьего угодно альбома. Возможно, в этом вокале, он нашел пару к своему внутреннему медвежьему рёву т.е. радовался ундинам не он сам, а его медведь. К блатной культуре, не смотря на колонию, зону и выбитый на груди «оскал на власть» он оставался совершенно равнодушен.

Иногда, в клубе к нему подходили люди или звонил мобильник, киллер вежливо улыбался мне и исчезал на несколько минут, вернувшись, продолжал разговор сквозь новую внутреннюю тему. Кто это были: заказчики? курьеры? посредники? или, непосредственно, будущие мишени? А может быть, такие же его друзья, как и я. По понятным причинам, он не знакомил между собой своих знакомых и никогда не интересовался людьми, с которыми у него не было «дел». Наша с ним дружба — исключение из таких правил. Помнится, меня представили как автора, ведущего в «Лимонке» рубрику о знаменитых убийцах, намекнув, что этот парень в принципе имеет все шансы когда-нибудь стать её героем. Оказалось, он даже читал пару моих историй — Ровашоля и Мэнсона. Отдельные элементы блефа в его поведении я склонен рассматривать как желание заранее поуправлять моим текстом, посвященным ему, той самой развернутой эпитафией, которую я пишу сейчас. Понятное желание персонажа стать хотя бы отчасти с автором.