— Горничной в королевском дворце, — гордо произнес Петр. — Теперь ты понимаешь, почему я так придирчиво расспрашиваю тебя? Мне нужна честная, порядочная девушка, которой можно доверить переступить порог королевских покоев. Личных покоев, заметь.

Петр наставительно поднял палец.

— О да, вы можете мне доверять, — Грета снова сделала книксен, и в глазах у нее отразился восторг.

— Прежде чем я доверю тебе более серьезные вещи, — строго произнес Петр, — я хочу проверить, не врешь ли ты мне уже сейчас. А именно — девственница ли ты.

В глазах у девушки появилась растерянность.

— Как… вы хотите это сделать?

— Ну как это обычно делают, — хохотнул Тыну. — Заглянуть тебе, куда следует.

— Я не могу, — Грета в испуге закрылась руками.

— А держать в голоде своих братьев и голодать сама можешь? — строго спросил Петр. — Считай, что это первая проверка твоей лояльности. Если боишься показать то, чем наделил тебя Бог, королевскому министру, можем ли мы считать, что ты не будешь утаивать чего-либо в дальнейшем? Решай: или небольшой позор сейчас, а потом хорошая работа, богатый муж и карьера для братьев, или сейчас же вон из дворца. Что ты выбираешь?

После минутного колебания, сопровождаемого покусыванием губ и тереблением в руках платочка, девушка наконец произнесла:

— Я согласна.

Петр кивнул Тыну, тот подошел к девушке и скомандовал:

— Раздевайся.

Медленно, будто во сне, Грета потянула шнурки, и платье с мягким шуршанием соскользнуло на пол.

За ним последовала длинная сорочка. В первый момент Грета попыталась прикрыть груди одной рукой и лобок другой, однако Тыну грубо оторвал ее руки от тела и скомандовал:

— Руки за голову.

Девушка подчинилась. Петр рассматривал упругие, стоящие груди девушки, ее стройную фигурку, будто выточенную из слоновой кости, длинные ноги, стройную талию. Краска заливала теперь не только все ее лицо, но и пунцовыми пятнами проступила на груди. Тыну зашел за спину девушки, полюбовался, потом снова отдал приказ уже подозрительно хрипловатым голосом:

— Поворачивайся… медленно.

Подчинившись, девушка начала медленно поворачиваться. С нарастающим возбуждением Петр наблюдал сначала за идеальным девичьим профилем, а потом, когда Грета повернулась спиной, восхитительными ягодицами, словно изваянными лучшим скульптором античности. Завершив крут, девушка остановилась.

— Хорошо, — неспешно произнес Петр. — Зови Евфросинью.

Тыну кивнул и, пройдя через комнату, открыл потайную дверь. Через несколько секунд оттуда вышла согбенная бабка в русском крестьянском платье. Что-то бормоча под нос, она направилась ко Грете. Не смея пошевелиться и даже опустить заведенные за голову руки, девушка с ужасом смотрела на приближающуюся женщину. Евфросинья опустилась перед ней на колени, положила узловатые руки на ее бедра и негромко произнесла:

— Ноженьки раздвинь, девонька, ноженьки. Она скользнула руками между девичьих ног и принялась их раздвигать. Несколько секунд длилась тишина, потом Грета вдруг вздрогнула всем телом и ойкнула. Старуха поднялась с колен, повернулась к Петру, поклонилась в пояс:

— Все точно, девка.

— Хорошо, — сказал Петр, делая знак Тыну. Тот подошел к старухе, вручил золотую монетку и повел к двери. Петр неспешно вышел из-за стола и встал перед обнаженной девушкой. Ни жива ни мертва от страха, та все еще стояла, заведя руки за голову и расставив ноги, с ужасом глядя на представшего перед ней министра.

— Слушай меня внимательно, Грета, — произнес Петр, испытывая странную смесь невольного сексуального желания и осознанного упоения властью, — ты будешь горничной в королевском дворце. В личных покоях наследника. Наследник — отменный жеребец и ни в коем случае не пропустит такой красотки, как ты. Он тебя непременно затащит в постель. Ты немного посопротивляешься, как и положено честной девушке, а потом удовлетворишь все его желания. Ты должна очаровать его, заставить влюбиться. Думаю, от твоих прелестей он потеряет голову месяца на два, на три. Каждый день обо всем увиденном и услышанном будешь тайно докладывать Тыну. Будешь говорить с наследником о том, о чем прикажет Тыну, и уходить от разговоров о том, о чем он запретит говорить. Будешь превозносить до небес тех, о ком скажет Тыну, и смешивать с грязью тех, на кого он укажет. Принц строптив и по-настоящему слушается только своего могучего сука, а стало быть, ту, которая оказывается на этот сук насажена. Но не обольщайся своей иллюзорной властью. Как я введу тебя во дворец, так смогу и снова вернуть на улицу, в голод и холод. Ты будешь действовать по моей указке — или я тебя уничтожу. После того как ты надоешь принцу, мы переведем тебя из дворца и через месяц-другой выдадим замуж за какого-нибудь офицера, переведя его на доходную и почетную должность подальше от столицы. Это произойдет еще скорее, если ты забеременеешь от принца. И ты, и тот мужчина, которого мы тебе найдем, не должны и под пыткой, и на исповеди, и на плахе никогда, ни словом, ни намеком не обмолвиться, кто истинный отец ребенка — даже ему самому. Ты должна понять, что это может погубить тебя, твоего отпрыска и всех его потомков — как сейчас, так и через двадцать и тридцать лет. Ты хорошо меня поняла?

— Да, ваша светлость, — пролепетала девушка.

— Тогда одевайся и ступай в приемную. Тыну даст тебе новую одежду и отведет во дворец.

— Дозволенно ли мне повидаться с братьями? — спросила девушка, торопливо натягивая одежду.

— Нет, — отрезал Петр. — Скажешь дежурному офицеру, где они находятся, он пошлет конвой и отправит их в кадетские училища. Старшего — в Архангельское морское, младшего… э-э-э… в Псковское пехотное. Раньше свадьбы тебе их видеть воспрещено. Можешь написать им письмо… под присмотром Тыну. Ты больше не принадлежишь себе, отныне ты принадлежишь мне.

Оставшись один, Петр зевнул, потянулся и вздрогнул от острой боли в спине. «Черт, сорок лет, а чувствую себя, как старик».

Его взгляд упал на портрет Анне. К горлу подкатился комок: три года назад эпидемия чумы унесла ее и младшую дочку. Три года, а сердце щемит, будто вчера было. Остался сын. Он сейчас в иезуитском колледже, грызет гранит науки. Петр сделает из него человека. Он тоже станет министром, продолжит дело отца, закончит все, чего не успеет сам Назаров. А сделать предстоит еще многое. И нужно бы еще больше, но придворные интриги, борьба за власть… Почему? Зачем? Вместо того чтобы продвигать задуманные реформы, девять десятых времени он занимается вот этим — подсовыванием смазливых девчонок наследнику, усилением влияния при дворе, шпионажем за врагами. Глупость какая! А есть ли другой путь? Нет.

Дверь приоткрылась. Проскользнул дворецкий, поклонился и доложил:

— Ваш новый парадный костюм, господин барон. Изволите примерить?