— Если бы ты уснула здесь на скамейке, — сказал он, — к утру тебя было бы не видно под снегом и голубями.

Она засмеялась, представив себе эту картину. А он вдруг обрадовался, услышав ее смех. У него было такое чувство, что он это заслужил.

Дойдя почти до конца парка, они услышали звон колокольчиков далеко у себя за спиной. Выехав из-под арки, к парку приближались сани, запряженные парой красивых лошадей. Управлял ими не кучер, а один из пассажиров в смокинге и шелковом цилиндре. Рядом с ним сидела светловолосая женщина в модном пальто. Она засмеялась, когда сани выписали крутую восьмерку вокруг фонтана. В какой-то момент они опасно накренились, и женщина, зарывшись лицом в муфту, радостно взвизгнула.

Помня о лошадях, Джинн поспешно шагнул в сторону, на газон; на лице у Голема была улыбка. Пара в санях тоже заметила их, и мужчина поднял руку в шутливом приветствии. Они были явно рады, что у них появились зрители, что на них смотрят и видят их такими, как сейчас: молодыми, бесстрашными, радующимися жизни и своей игре в любовь.

Лошади, видимо хорошо обученные, только немного шарахнулись, пробегая мимо Джинна. Несколько мгновений две пары смотрели друг на друга, словно в зеркало, а потом Джинн увидел, что глаза женщины вдруг стали удивленными и даже испуганными. Та же тревога была теперь написана и на лице у мужчины. Он крепче натянул вожжи, и сани пронеслись мимо их странного отражения: чересчур красивого мужчины и неестественно поблескивающей женщины.

А та больше не улыбалась.

* * *

Новый век оказался весьма доходным для Бутроса Арбели. С появлением Джинна его заработки выросли почти вдвое. Слух об их быстрой и добросовестной работе разошелся по сирийскому кварталу и даже за его пределами. За последние недели к жестянщику заходило несколько весьма необычных посетителей. Первым был владелец ирландского бара, желающий заменить старые пивные кружки, от которых то и дело отваливались ручки, чему немало способствовала привычка его клиентов использовать их в качестве дубинок. Потом пришел итальянец, хозяин конюшни, в поисках подков для своих лошадей. Все эти переговоры представляли бы большое затруднение для Арбели с его неуклюжим английским — и тут Джинн не мог ему помочь, не обнаружив перед соседями подозрительно хорошее владение языком, — но посетителю стоило только выйти на улицу и достать несколько монеток, как тут же находился мальчишка, готовый подработать переводчиком.

Но самый странный клиент явился в конце февраля и оказался сирийцем. Это был богатый домовладелец по имени Томас Малуф, отпрыск состоятельной православной семьи с Востока. В Америку он приплыл не в тесном трюме, а в хорошо обставленной каюте и привез с собой немалый капитал и абсолютно надежные договоренности о кредитах. Едва сойдя на берег в Нью-Йорке и оценив количество пересаживающихся на паромы иммигрантов, он подумал, что любой человек хоть с каплей здравого смысла постарается как можно быстрее приобрести недвижимость на Манхэттене. Что он вскоре и сделал, купив многоквартирный дом на Парк-стрит. Сам он появлялся в нем нечасто и предпочитал снимать роскошную квартиру в более элегантном квартале на севере. Но когда Малуфу все-таки случалось общаться со своими бывшими соотечественниками, то он с одинаковой сердечной снисходительностью разговаривал и с православными, и с маронитами. Отношения между двумя этими общинами были в лучшем случае прохладными, но сторонник всеобщего равенства Малуф не обращал внимания на такие мелочи.

Кроме того, он искренне считал себя знатоком и покровителем искусства и после первого же быстрого осмотра вновь приобретенной собственности решил, что главная беда дома не в плачевном состоянии канализации и не в тесноте квартир, а в отвратительном виде потолка из жестяных плиток в вестибюле. Малуф решил, что в ознаменование прихода нового владельца потолок должен быть заменен. Он посетил изготавливающие жестяную плитку фабрики в Бруклине и Бронксе, но, к своему разочарованию, обнаружил, что они могут предложить только банальные медальоны с цветочками или геральдическими лилиями, лишенные всякого художественного блеска. В его доме живут честные, работящие люди, объяснял он Арбели, и они заслуживают права любоваться на настоящее произведение искусства у себя в вестибюле.

Арбели выслушал это предложение вежливо, но без энтузиазма. В отличие от Малуфа, он знал, почему металлическую плитку делают на фабриках, а не в мелких мастерских: для ее производства требовалось дорогое оборудование, а прибыль была ничтожна, и, чтобы что-нибудь заработать, надо было выложить плиткой потолки во всех домах района. К тому же когда Арбели поинтересовался у Малуфа, какое именно произведение искусства тот хотел бы получить, то обнаружил, что заказчик понятия об этом не имеет.

— Ведь это вы мастера, а не я! — воскликнул Малуф. — Я просто прошу сделать что-то такое, чтобы я увидел и обмер!

Он ушел, пообещав вернуться через неделю, чтобы взглянуть на подготовленные Арбели образцы.

— Бог мой, — жаловался жестянщик Джинну, — да он просто сумасшедший! Мы с тобой вдвоем должны наделать плиток на целый вестибюль, и они еще должны быть какими-то выдающимися. Мы же не можем отложить всю работу на месяц, ради того чтобы сделать ему потолок! Когда он вернется — если он вернется, разумеется, — мы просто объясним ему, что такой заказ выше наших возможностей, вот и все.

На улице практически непрерывно шел то снег, то дождь, и Джинн уже смирился с тем, что эту ночь ему придется провести у себя в комнате. Вернувшись домой, он на минуту задержался в вестибюле и поднял голову, рассматривая потолок. Как и следовало ожидать, тот был тоже выложен жестяными плитками, такими же невыразительными и однообразными, как рассказывал Малуф: примерно пятнадцать дюймов по диагонали с примитивным рисунком из концентрических кругов. За несколько лет плитки успели покрыться пылью и сажей, а их края заржавели. Чем дольше смотрел на них Джинн, тем меньше они ему нравились.

Закрывшись в комнате, он начал возиться с фигурками птиц, но что-то ему мешало. Отложив работу, он выглянул в окно. Мокрый снег стал еще гуще, чем прежде.

Ему хотелось делать что-то новое, что-то более интересное, чем фигурки соколов и сов. Что-то, чего он не делал раньше. Он снова спустился в вестибюль и, прищурившись, вгляделся в плитку, едва видную в тусклом свете. Если не слишком фокусировать взгляд, можно было представить себе, что он летит над ней, глядя вниз, на ряд круглых, зловеще одинаковых холмов…

Какая-то мысль промелькнула у него в голове. Кто сказал, что жестяной потолок должен обязательно состоять из квадратных плиток? А почему не сделать одну огромную плитку, которая закроет всю площадь потолка? А может, еще и стены?

Образ законченного потолка представился ему сразу весь, как будто давно был в мозгу и только ждал подходящего момента. Джинн поднялся в свою комнату, схватил куртку и бегом бросился в мастерскую. Там он развел огонь и углубился в работу.

С утра Арбели не пошел прямо в мастерскую, у него были дела в городе: оформить заказ у поставщика и заглянуть в магазин, торгующий инструментами, чтобы посмотреть новый каталог. Потом он завернул в кафе, где выпил чая и съел пирожное. На обратном пути он задержался перед витриной галантерейной лавки и несколько минут с вожделением рассматривал нарядный черный котелок с перышком, торчащим из-под ленты. Он снял с головы собственную шляпу и с горечью убедился, что фетр совсем проносился, лента обтрепалась и вся шляпа как-то просела. Ведь дела у него идут очень хорошо. Неужели он не может хоть раз побаловать себя?