— Боюсь, это моя вина. Я очень рассердился, когда увидел, что он сделал. Как вы и сказали, вам ведь требовалось совсем другое. А он зашел чересчур далеко, не спросив ни вашего, ни моего согласия. Так дела не делаются. Но он — художник, и вопросы бизнеса его мало заботят. К сожалению, мы поругались, и он ушел.

— Совсем? — встревоженно спросил Малуф.

— Нет-нет, — поспешил успокоить его Арбели. — Думаю, его раненая гордость скоро заживет и он вернется, когда решит, что достаточно наказал меня.

«Ради бога, пусть так и будет», — мысленно взмолился он.

— Понятно, — кивнул Малуф. — Похоже, с этим парнем непросто работать. Что ж, все художники таковы, разве нет? А искусства без художников не бывает.

Вдвоем они внимательно рассматривали полотно. Оно было до того достоверным, что Арбели мог без труда увидеть крошечных гиен и шакалов, бегущих по склону, и миниатюрного кабана, крепкого, с широкой грудью и блестящими в последних лучах солнца клыками.

— Я совсем не это заказывал, — задумчиво сказал Малуф.

— Не это, — грустно подтвердил Арбели.

— А если я откажусь? Куда вы это денете?

— Вы же сами видите: оно слишком велико, чтобы держать его в мастерской, а других покупателей у меня нет. Какие-то куски еще пригодятся в качестве лома, а остальное придется выбросить. Жаль, конечно, но выхода нет.

Малуф поморщился, будто от боли. Он провел рукой по волосам и наклонился к замершему у его ног мальчику:

— Ну, Мэтью, а ты что думаешь? Стоит ли мне купить этот огромный кусок жести и приспособить его на потолок в вашем вестибюле?

Мальчик кивнул.

— Даже если это совсем не то, что я хотел?

— Это лучше, — сказал ребенок, и Арбели впервые услышал его голос.

Малуф усмехнулся. Он засунул руки в карманы и отвернулся от жестяной картины:

— Это ни на что не похоже. Если я соглашусь, то куплю что-то, чего вовсе не хотел покупать. Если откажусь, то буду похож на того человека, который жалуется, что у него из курятника украли яйца и заменили их рубинами. Я это куплю, но при одном условии. — Он снова повернулся к Арбели. — Ваш помощник должен вернуться и подробно рассказать мне, что еще он собирается делать. Еще один сюрприз — и я отказываюсь от этого предложения. Договорились?

— Договорились, — подтвердил Арбели, чувствуя небывалое облегчение.

Они пожали друг другу руки, и, бросив последний печальный взгляд на свой потолок, Малуф ушел.

Мэтью по-прежнему сидел на корточках рядом с жестяной пустыней, уже почти скрывшейся в тени. Он осторожно обвел рукой ближайший горный хребет, словно опасаясь прикоснуться к нему или, подумал Арбели, словно воображая, что его пальцы — это орлы, парящие над пустыней.

— Спасибо, Мэтью, — сказал он. — Ты мне здорово помог сегодня.

Мэтью не отвечал. Арбели вдруг понял, что непременно должен заставить этого странного, чересчур серьезного ребенка хоть раз улыбнуться.

— Хочешь познакомиться с моим помощником Ахмадом? С тем, кто сделал потолок?

Теперь мальчик смотрел на него очень внимательно.

— Тогда приходи сюда завтра после школы, если твоя мама не будет против. Придешь?

Решительно кивнув, Мэтью поднялся и вверх по лестнице выскочил на улицу. Пусть он не улыбнулся, но в его движениях вдруг появилась легкость и энергия, которых не было раньше. Дверь за ним захлопнулась.

— Ну что ж, — вздохнул Арбели, оставшись один в мастерской, — вот и ладно.

* * *

Темнота опускалась на город, а Салех по-прежнему брел за светящимся человеком. Даже не верилось, что они все еще в Нью-Йорке. Ледяной ветер без труда проникал под рваную одежду. Ушибленная рука онемела, а ноги дрожали от усталости. В памяти всплыла картинка: деревянный барашек на веревочке, с колесиками вместо копыт. Любимая игрушка его дочери. Она могла часами таскать его за собой по двору, приговаривая: «Бе-е-е, бе-е-е». Он усмехнулся пересохшими губами и вновь сосредоточился на мелькающем впереди силуэте. Бе-е-е.

Они шли все дальше и дальше, и постепенно магазины со стеклянными витринами сменились огромными каменными особняками, едва видными за высокими оградами. Даже своими больными глазами Салех замечал блеск мраморных колонн и ряды светящихся окон. Что за дело могло привести светящегося человека в такой квартал?

У одного из особняков, едва ли не самого величественного из всех, тот сбавил шаг и свернул за угол. Салех добежал до угла и едва успел увидеть, как светящийся человек шагает прямо через металлическую ограду. Потом зашуршали кусты.

Дойдя до того места, где человек исчез, он обнаружил, что два прута из решетки вынуты. За ними видна была только непроницаемая зеленая стена кустарника.

Но ведь этот человек как-то проник через нее? А стало быть, мог и Салех.

Он перешагнул через нижний поперечный прут ограды, споткнулся и едва не свалился в зеленую изгородь. Между ней и оградой оставалось узкое пространство, по которому он, цепляясь за ветки, добрался наконец до свободного места. Он оказался на краю большого сада, огибающего дом и огороженного высокой кирпичной стеной. Даже сейчас, в середине зимы, сад был красив и величествен. Темные вечнозеленые бордюры окружали пустые клумбы. Вдоль ограды выстроился ряд аскетичных голых деревьев, подстриженных так, что они напоминали канделябры. На площадке у самого дома стоял мраморный фонтан, его сухую чашу забили облетевшие листья.

На первый взгляд Салеху показалось, что светящийся человек исчез, но потом он поднял глаза и увидел, как тот взбирается прямо по вертикальной стене дома, хватаясь то за водосточные трубы, то за перила балконов. Салех остолбенел. Сам он даже в юности не смог бы проделать ничего подобного. Добравшись до большого балкона на верхнем этаже, человек перевалился через перила и исчез из виду.

Джинн стоял на балконе Софии и крутил ручку двери, но та не двигалась. Закрыто. Заслонившись ладонями от света, он прильнул к стеклу и заглянул в комнату.

Там было темно и пусто. Чехлы из белой ткани прикрывали письменный и туалетный столики. На кровати не было постельного белья. Похоже, София Уинстон здесь больше не жила.

Ему почему-то даже не приходило в голову, что ее может не оказаться дома. Она представлялась ему принцессой, заключенной в кирпично-мраморной башне и ждущей своего спасителя. Но конечно же, это было не так. София Уинстон была богатой молодой женщиной. Она могла уехать куда угодно.

И гнев, и предвкушение свидания постепенно испарялись. Будь настроение получше, он бы, пожалуй, посмеялся над собой. Что же теперь делать? Поджав хвост, возвращаться на Вашингтон-стрит?

Пока он раздумывал, дверь в комнату Софии отворилась и туда вошла женщина в простом черном платье, переднике и с большой метелкой из перьев в руке.