Вертижопка смылась, как только Зютек отвернулся. Солнышко припекало, словно в разгар лета, заранее присмотренное местечко за буйными кустами можжевельника и терновника манило пустотой, всё было как на заказ.

Всё. За исключением Доминика.

Доминик почему-то не казался абсолютно счастливым, влюблённым и жаждущим её прелестей. Вкалывал, как сумасшедший, а радость на его лице появлялась, только когда он занимался этими идиотскими расчётами. В хорошем настроении тоже бывал, но исключительно во время общения со своими сослуживцами-инженерами, а из их разговоров ничего нельзя было понять. Мало того, всё плотнее взаимодействовал с механиками, а из-за этих проклятых механиков на Вертижопку у него совсем не оставалось времени.

Да и места для неясностей не было. А нового он не искал. Правда, любое рабочее место при желании могло сгодиться, но не офис же, где эта банда трудоголиков засиживается до поздней ночи, а потом, валясь с ног от усталости, расползается по домам. Жуткая ситуация. Зря она, пожалуй, так долго держала его на голодном пайке, теперь приходилось голову ломать, как исправить положение. А значит, тем более надо позаботиться о своей привлекательности, покрыться ровным загаром, без противных белых пятен!

Помня предыдущую оказию, Харальд обнаружил Вертижопку без особого труда. О тишине заботиться было ни к чему, поскольку стройплощадка производила достаточно шума, способного заглушить даже циркулярную пилу, что уж говорить о потрескивающих кустах и валежнике под ногами.

Вертижопка не подвела. Раз уж в движении, так в движении. Она меняла место и положение тела, повернувшись задом к солнцу и Харальду, время от времени опираясь на ствол рябины и сильнее выпячивая расходившуюся задницу. Как модель она стоила любых денег, и Харальд даже начал подумывать, не угостить ли её пивом по окончании съёмки. Без объяснения причин.

В общий шум строительной техники вдруг врезался треск мотоцикла, на который никто не обратил внимания. Как не заметил и разницы между звуком моторов «харлея» и скромной «хонды», которая въехала в ворота. На мотоциклисте был шлем, у Доминика имелся такой же, с чёрной кожей он никогда не заморачивался — кожаная куртка у него была, но коричневая — правда, он мог себе купить и чёрную. Кого это волновало?

Первой на звук: мотоцикла среагировала Вертижопка. Знаток, конечно, отличил бы «харлея» от «хонды», но её никак нельзя было причислить к знатокам. Пока она соображала, кинуться ли ему навстречу, невзирая на скромное одеяние, а проще говоря, полное отсутствие такового, или притвориться, что не заметила, и продемонстрировать заманчивые па, гипотетический Доминик, не снимая шлема, соскочил с седла, извлёк что-то из-под бака и двинулся гигантскими шагами к элегантно изогнувшейся нимфе. Харальд наблюдал за происходящим с диким интересом, ни на минуту не прерывая своей профессиональной деятельности.

События развивались молниеносно. Вертижопка всё-таки покосилась на подходившего и отпрянула. Господи, да это не Доминик! Не-Доминик поднял руку с чем-то, свёрнутым в кольцо, размахнулся, кольцо развернулось, издав резкий свист, который на мгновение перекрыл даже строительный шум. Тип в шлеме опять махнул рукой, Вертижопка заверещала, а Харальд разглядел ремень с металлическими, блестевшими на солнце жуткими шипами и так заорал, что заглушил все прочие звуки. Содержание ора было не особо замысловатое:

— Хей, хей, хей! Курррва, курррва, хей, хей!!!

Столько-то по-польски Харальд знал.

Рука у нападавшего дрогнула, раздался очередной свист, целью которого определённо являлась Вертижопка, но она недаром брала уроки циркового мастерства. Там, где только что стояла, было уже пусто, и пострадала только ни в чём не повинная рябина. Зловещий, хоть и не слишком похожий лже-Доминик быстро свернул кнут, вскочил на мотоцикл, вырвал задним колесом клок сухой травы и был таков.

Взбудораженная и не столько испуганная, сколько оскорблённая Вертижопка решила, что с неё хватит. Прервав солнечные ванны, она оделась и твёрдо постановила отыскать Доминика… Ведь это же точно был не он? Отыскать и не давать ему спуску!

Харальд не сделал и шагу в её направлении. Раз уж попался такой сногсшибательный материал, нельзя было терять ни минуты. Спасать нимфу не требовалось, ничего с ней не случилось, держалась она отлично, всем своим видом демонстрируя негодование и оскорблённое достоинство, но самые выразительные жесты концентрировались в её лучшей части. Разве можно было упустить такой случай, вот он и не упускал.

Тем временем Доминик прочно застрял у механиков, куда его затащил технолог, специалист по городкам аттракционов. Настропалённый инвестором технолог настаивал на обязательном замке ужаса, без которого ни один луна-парк просто не имел права на существование. Понятно, здесь не планировалось возведение второго Евродиснейленда и на жуткие космические путешествия никто не замахивался, не предполагалось и рифов, на которые со страшным треском налетал бы корабль, грозя перевернуться и пойти ко дну вместе с пассажирами, но надо же было чем-то попугать посетителей. В убогом польском варианте места и возможностей хватало только на несчастную камеру пыток — что ж, тоже вещь полезная и весьма познавательная, а посему камера пыток планировалась обязательно. Решение было принято гораздо раньше, а теперь технолог, так сказать, принимал работу механиков и конструкторов, оценивая и утверждая их предложения.

Собственно говоря, он остался доволен практически всеми наработками. Задержался под самый конец у одной странной штуковины.

— А это что такое? Батюшки светы!

Автор изделия, некий Добусь, в последний момент успел перехватить его руку.

— Стоп. Это ещё не доделано. Не надо лап… хватать, не глядя!

— Да я только пощупать хотел!

— Нечего щупать! Кусать, понятно, будет, но не с такой силой!

Оживлённая дискуссия завязалась у странной штуковины, похожей на античное полукресло с х-образными ножками. Упрощённое, вытянутое, нечто вроде сиденья старинных качелей для человека в теле. Мягкое, оно так и приглашало присесть и малость покачаться. Технолог хотел потрогать и лишь благодаря молниеносной реакции Добуся сохранил руку. Целиком бы он лишился верхней конечности или только половины, экспериментально не проверяли.

— Суть в том, чтобы пугались, когда прихватит, но мягко, а не так!

Технолог присмотрелся к устройству и покачал головой:

— Мягко, — пробормотал он. — Ничего себе…

Острые железные клыки выскочили из сиденья сверху и снизу со страшным лязгом. Полностью они не сомкнулись, оставался зазор, которого было бы достаточно, к примеру, для не слишком толстого батона колбасы, который лежал бы себе преспокойно, как в колыбели, и особо голодные из публики могли бы его сбоку вытащить и при желании слопать. Батон покрупнее, несомненно, пострадал бы.

— У кого зад потолще, половину бы срезало, — заметил кто-то.

— Скорее, посекло, — внёс коррективу технолог.