Увеличение объемов добычи угля было постепенным, но неизбежным. В течение XVIII века добыча выросла с трех до десяти миллионов тонн, а в период с 1800 по 1850 год был зафиксирован пятикратный рост. В результате английский пейзаж изменился навсегда. Газета Birmingham Mail писала, что «голубое небо скрылось за смрадной завесой черного и серого дыма. Земля превратилась в огромную неприглядную груду мертвого пепла и сажи. Каналы с растворенной в них угольной пылью явственно демонстрируют, какой грязной может быть вода, – и все же она продолжает течь. Ветхие дома, ветхие заводы, накренившиеся черные трубы, изрыгающие огонь печи, неряшливый, почерневший от дыма народ». Аналогичный образ величия и ужаса предстает в описании центральных графств Англии в «Лавке древностей» (The Old Curiosity Shop) Чарльза Диккенса.

Когда маленькая Нелл с дедушкой идут по тем местам, они видят «черные от шлака дороги и кирпичные строения… сотрясаемые оглушительным гулом и рокотом машин, высокие трубы, клубы черного дыма, который зловонным облаком сгущался над домами и затемнял воздух»[179]. Двое странников попадают на металлургический завод, где среди «чугунных столбов, поддерживающих крышу, стоял оглушительный стук молотов, рев горнов, шипенье в воде раскаленного металла и множество других страшных, непонятных звуков, которые нельзя было бы услышать ни в каком другом месте». Бурная фантазия писателя не менее сильна, чем его наблюдательность, однако в одном он точно не ошибался: земля доселе не слышала звуков, подобных этим, кроме разве что случаев извержения вулкана.

Диккенс сравнивает рабочих с великанами: «И в этом аду, еле различимые среди дыма и вспышек нестерпимо жаркого огня, словно великаны с гигантскими кувалдами в руках, работали люди». Некоторые спали прямо среди пепла и золы, а другие доставали из печей сверкающие листы металла, «которые распространяли вокруг невыносимый жар и светились тем багровым светом, что мерцает в глазах дикого зверя».

Однако жар и свет не просто давали представление о тогдашних условиях труда, но и символизировали великие перемены. Теперь уголь использовали не только для формовки металла, но и для создания сплавов. Центром производства стала долина Колбрукдейл в графстве Шропшир. Едва ли где-то нашлось бы место, так мало походившее на долину, описываемую в пасторалях.

Квакер-металлург Абрахам Дарби (первый из плеяды потомственных металлургов Дарби) поселился в Колбрукдейле, где в 1708 году взял в аренду старую доменную печь с кузнями. Не прошло и года, как он стал первым, кто начал производить качественный бабковый чугун, используя при выплавке каменноугольный кокс в качестве добавки к древесному углю. Долина имела ряд неоспоримых преимуществ. Тамошние залежи угля содержали меньше сернистых примесей, а значит, качество производимого металла было выше. Дарби топил печи углем, а затем, добавляя кокс, получал сплав для изготовления плавильных котлов. Вскоре каменноугольный кокс вытеснил древесный уголь[180]. Металлургическое производство более не зависело от живой природы. Благодаря новому методу в будущем началось строительство мостов, производство паровозов, труб, цилиндров, артиллерийских орудий, картечи и деталей станков, которые вкупе сформировали новую действительность XIX века.

Первые металлические рельсы были изготовлены в Колбрукдейле в 1767 году. Технологии входили в фазу мощного, устойчивого и безостановочного развития. На страницах этого исторического труда нам еще предстоит восхищаться тем, как тесно связаны друг с другом технические решения и изобретения; по-видимому, все слилось воедино, да так, что одно было немыслимо без другого.

Впрочем, значимость происходящих перемен осознали не сразу; сам Абрахам Дарби был по природе скромным и тихим человеком, а его собратья-квакеры, казалось, радовались возможности сохранить новую технологию внутри их религиозной общины. Следует отдать должное семье Дарби, члены которой никогда не патентовали свои изобретения, в отличие от большинства других изобретателей, объясняя это тем, что было бы несправедливо «лишать общество столь ценной находки».

Грани человеческого величия как нельзя лучше изображены на картине Филипа Лютербурга «Колбрукдейл ночью» (Coalbrookdale by Night), на которой чугунолитейный завод изрыгает сернистые всполохи прямо в небо, освещенное лишь тусклым лунным светом. На этом огненном пейзаже единственный источник света – адское пламя, сотворенное руками человека. Одно из названий этого завода было «Бедлам»[181]. Несмотря на религиозные аллюзии, огонь никак не препятствует трактовке изображения на картине в качестве промышленного объекта; на переднем плане лошади тянут переполненную телегу, рядом с которой бежит собака.

На картине Джозефа Тернера «Печь для обжига извести в Колбрукдейле» (Limekiln at Coalbrookdale; ок. 1797) свет также играет важную роль: белые, голубые и оранжевые отсветы притягивают внимание к левой части картины; небольшая полоска света спускается с холма, освещая двух рабочих с лошадьми, а в печи горит яркий огонь, отбрасывая таинственные тени, и кажется, будто это вход в зачарованный грот. Таковы истоки явления, которое впоследствии стали называть промышленной революцией. Это была эпоха широчайших возможностей, несравнимых с теми, что предлагала магическая алхимия XVI века, когда верили, будто в недрах земной утробы может зародиться новая жизнь. В «Лавке древностей» старик-рабочий, приглядывавший за доменной печью, говорит маленькой Нелл: «Огонь все равно что моя память, – я гляжу на него и вижу всю свою жизнь». И этому огню не суждено было потухнуть.

Планомерный технический прогресс регулировался неписаными законами взаимозависимости. Существуют наглядные примеры изобретений и открытий, сделанных в одно и то же время разными людьми. Так, летом и осенью 1815 года инженер-механик Джордж Стефенсон из Ньюкасла-на-Тайне и химик Гемфри Дэви из Лондона придумали конструкцию безопасной рудничной лампы для шахтеров; один из коллег Стефенсона предположил, что оба исследователя «сами, независимо друг от друга открыли принцип работы такой лампы». Изобретения для схожих целей возникали в большом количестве в течение нескольких лет или даже месяцев. Технология пудлингования чугуна, благодаря которой появилась возможность получать прутковое железо без использования древесного угля, была в течение нескольких месяцев успешно внедрена в Южном Уэльсе и в Фонтли недалеко от Плимута; изобретатели при этом не знали о существовании друг друга. Счастливое совпадение? Кто знает.

Свидетельства подобного бессознательного взаимодействия видны повсюду. Так, технология расточки пушечных стволов использовалась для изготовления цилиндров паровых двигателей; изобретение коксовой печи позволило производить чугун; производство чугуна, в свою очередь, повлекло за собой изобретение паровой машины Томаса Ньюкомена; а паровая машина обеспечила возможность производства металла в промышленных масштабах. Когда стало ясно, что паровой двигатель обладает слишком высокой мощностью для деревянных станков, их впервые стали заменять железными машинами; в результате появлялось все более и более тяжелое машинное оборудование, которое, в свою очередь, требовало более мощных двигателей. Все процессы были взаимосвязаны, ускоряя технологический прогресс и меняя его природу. Одни машины использовались для изготовления других – более крупных и производительных. И здесь нельзя не вспомнить историю появления роботов.