Но не прошло и десяти минут, как она распорядилась:

– Алексей, рассказывайте! Не терпится же узнать подробности, пирожки в горло не лезут!

Криска, сидевшая между мамой и Игорем, подобрала под себя ноги, положив свою голову на плечо матери, как делают дети, готовясь услышать сказку. Игорь немного завистливо сопроводил ее жест глазами, но ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Мама все-таки. Это святое, с этим не поспоришь, особенно когда к маме возвращаются с того света…

Кис понимал, что у его слушателей представление обо всем деле крайне фрагментарное, разрозненное. А уж Грушицкий и вовсе ничего не знал. Впрочем, Кис не поручился бы, что он хотел узнать. Он сидел с несколько напряженным лицом, на котором застыла вежливая полуулыбка, – как все неуверенные в себе люди, он себя чувствовал неуютно в незнакомом кругу. Но Лена сказала, что ему надо брататься с народом, что его белопушистость от этого только выиграет, – и он сидел, братался.

Но остальные ждали его рассказа с искренним нетерпением. Отчего придется детективу повествовать все ab ovo, с самого начала, греша повторами для тех, кто знал историю хотя бы отчасти.

С опытом он, кажется, научился рассказывать более-менее художественно, делая нужные паузы и расставляя правильные акценты в наиболее драматических моментах. К оному искусству руку также приложила Александра, объяснившая ему очень доходчиво, в чем фишка: «Люди ждут чуда, Алеша. А когда ты монотонно бубнишь, то лишаешь историю всей ее прелести, ее драматизма и неожиданности. И слушателей – удовольствия!»

Журналистка, она знала, о чем говорит.

Короче говоря, опыт его вкупе с легким тренингом Александры сделали свое дело, и теперь Алексей уже не так мучился, повествуя о своем расследовании и своих озарениях.

Набрав побольше воздуха в легкие, он пустился рассказывать: «В некотором царстве, в некотором государстве…»

…В некотором царстве, в некотором государстве жили-были два пацана: Пашка Фролов и Егорка Крикалов. Они учились в одном классе, и тогда же очертилось их основное противоречие.

Пашка был мелок, шустр, смышлен и одарен, тогда как Егорка был хорош собой, высок, неспешен и… И глуп, как пробка.

Но учителя отчего-то предпочитали Егорку. Они его просто обожали! Наверное, из-за его неимоверного обаяния. За которым ничего, ничего, ничего не стояло! Ни ума, ни таланта! Только какой-то дьявольский дар нравиться – пустой, никчемный, обманчивый!

И девочки, они тоже. Они влюблялись в Егорку. Глупого, как пробка! Лениво-медлительного, всегда улыбчивого, с чудесными ямочками на щеках и длинными пушистыми ресницами.

Пашка страдал от оной несправедливости и молча присматривался: хотел понять, в чем тут фокус. И, кажется, понял: Егорка был не просто обаятельным, он еще был любвеобильным. Казалось, что его доброте и нежности пределов нет, и комплименты он умел говорить так, что казался искренним, по-настоящему восхищенным. Его улыбка источала такую сладость, что в нее, как мухи, влипали все эти дуры набитые – что девчонки, что училки!

Как он все видел насквозь, Паша! Как он чувствовал фальшь, обман Егорки! Но его никто даже не вздумал бы и слушать – Паша и не пытался об этом говорить. Ни девчонкам, ни училкам. Он был разумным и смышленым и с раннего возраста ощущал: такого рода откровения обернутся лишь против него! Правда никому не нужна – его только обзовут завистником, вот и все.

Нет-нет-нет, в планы Паши отнюдь не входило разоблачение Егорки – в его планы входило использование дружка. Егорка будет обольщать нужных человечков, а за ним всегда будет маячить Пашка Фролов, его лучший друг, который и станет по-умному пожинать плоды обаяния красивого сладкого дурачка!

Так оно и вышло. Паша легко втерся в доверие к Егору и вскоре стал его лучшим другом. Задача оказалась совсем несложной: мальчишки недолюбливали Крикалова, считая его подлизой и дамским угодником, и первый же, кто позарился на Егоркину дружбу, легко взял ее, бесхозную.

Кроме того, уже сблизившись с Крикаловым, Паша понял, что любимчик училок и вправду глуповат. Даже не глуповат, а… Казалось, что в его мозгу, в целом работавшем исправно, местами были разрушены какие-то мостики, отчего не все мысли доходили до назначения, до нужных участков. Когда Егорка плавал у доски, училки считали, что мальчик не выспался, переутомился или, в худшем случае, схалтурил и не выучил урок. Но поскольку в целом Егор тянул на тройку-четверку (а обожавшие его училки завышали отметки до четверок-пятерок) и обычно отвечал вполне связно, то им в голову даже не могло прийти, что дело не в переутомлении их любимца и не в лени! А в том, что некоторые мостики в его башке разрушены…

…Став постарше, Паша научился приятелю помогать в сложных ситуациях. Там подсказывал, как ответить, чтобы избежать ошибки; там – как выкрутиться из уже сделанной. Он берег и лелеял Егорку, который протаранивал любые стены своими ямочками на щеках, своей нежной улыбкой, своей восхищенной любовью ко всем. Люди охотно содействовали Егору Крикалову в любых делах – сначала в учебе, потом в работе, потом в бизнесе, а ежели с ним и выходило что-то не так, то никогда на него не обижались: он же не нарочно, он просто по наивности, такой доброй души человек!

Паша никому не рассказывал про «разрушенные мостики» в Егоркиной голове – нет, он хранил это про себя! Давно ушло в прошлое то время, когда он с Крикаловым соперничал, теперь он его использовал. И дефектные «мостики» служили для этого отличным инструментом. Настолько отличным, что Крикалов не мог обойтись без друга Паши ни в одном деле. И в радушно распахнутые перед одним двери всегда входил и другой.

Бизнес они начинали вместе, вместе и богатели: Егор получал нужные кредиты и подписи, Павел вел дела. Но постепенно жизнь начала их разводить: Фролов бросил якорь в бизнесе, который шел очень бойко, принося отличные доходы; Крикалова же уводили все новые двери, распахивающиеся от взмаха его длинных ресниц. Встречаться они стали реже – Паша уже не нуждался в пробивной силе Егорки, но дружбы с ним не терял: вдруг пригодится?

Крикалов шел все выше, уже на телевидении мелькал, уже в политику всунулся, уже ко многим серьезным кормушкам подобрался. Разбогател пуще Пашкиного, раздобрел, стал вести богемный образ жизни, почитая себя звездой. Фролов начал беспокоиться: Егорка потихоньку ускользал из его рук. Не нарочно, нет, просто при его образе жизни звезды у него все меньше оставалось времени для лучшего друга.

Но однажды случилось событие, которое их снова сблизило.

…Егор позвонил ему поздним вечером в полной панике. Позвонил из Швейцарии и кричал в телефон громко: «Спаси, Паша, спаси, ты мой единственный друг!!!»

С трудом врубившись, где и кого нужно спасать, Фролов выехал на московскую квартиру Крикалова, где застал его сына, бившегося в истерике, и труп еще одного молодого человека на полу.

История была проста и неприглядна. Федя Крикалов, студент-второкурсник, готовился к трудному экзамену. Поскольку учился он плохо, занятия прогуливал, то Егору надоело платить взятки за его приличные отметки. Егор себя мыслил крупным политиком и звездой, а сын его позорил. «Если не сдашь сессию, то следующий курс я тебе оплачивать не буду!» – пригрозил он потомку.