Наш секретариат представил экземпляр моего доклада руководителям Бюджетного комитета за день до слушаний. Мы часто так поступали при обсуждении сложных вопросов, которые непосредственно не касались финансовых рынков. Я удивился, когда в среду днем мне позвонил представитель демократов в Бюджетном комитете, сенатор от Северной Дакоты Кент Конрад, и попросил меня встретиться с ним. Бывший налоговик, Конрад заседал в сенате столько же. сколько я был председателем ФРС. За это время он заслужил репутацию финансового консерватора. Поблагодарив меня за визит, сенатор сразу перешел к сути дела. «Вы представляете, какую бурю страстей это вызовет? — спросил он. — Зачем вы поддерживаете план Буша по сокращению налогов?» Он считал, что мое выступление не только обеспечит принятие предложений Белого дома, но и нарушит тот хрупкий консенсус по вопросам финансово-бюджетной дисциплины, который годами формировался в конгрессе.

«Ничего подобного я не имел в виду», — ответил я. В моем выступлении речь действительно идет о сокращении налогов для ликвидации профицита, однако это необязательно вариант президента. Моей целью является уменьшение долга и отсутствие дефицита, Я подчеркнул, насколько сильно изменились ожидания по профициту, и отметил, что практически все аналитики прогнозируют стабильный рост производительности (по крайней мере на ближайшие годы). В этой связи кардинально изменились и ожидания по доходам. Под конец разговора я согласился, что упор на финансовые ограничения действительно крайне важен, и предложил сенатору такой вариант: он задаст мне вопрос, а я подробно расскажу о необходимости страховочного механизма вроде ограничительных оговорок О'Нила.

Уходя, я видел, что сенатор Конрад не вполне удовлетворен моим ответом, но н ведь и не претендовал на то. что конгресс безоговорочно примет мои слова. В прошлом политики с легкостью игнорировали мои рекомендации или интерпретировали их по-своему* Не помню* чтобы кто-то прислушался к моему мнению, когда я выступал за сокращение социальных пособий. И в этот раз я не собирался поддерживать тот или иной проект снижения налогов, Этот вопрос сугубо политический — именно так я и ответил сенатору Домеиичи следующим утром на слушаниях, когда тот попросил меня поддержать план Буша. Я был аналитиком, а не политиком, и моя работа была бы не в радость, если бы мне пришлось каждое слово соотносить с политической подоплекой. Я предлагал, на мой взгляд, новаторский подход и надеялся, что мое выступление направит дискуссию в нужное русло.

После возвращения в ФРС от Конрада и часа не прошло, как мне позвонил Боб Рубин, «Я только что разговаривал с Конрадом, — сказал Боб. — Он полагает, что я должен поговорить с тобой перед выступлением». Рубин знал о содержании моего доклада со слов Конрада и заявил, что разделяет опасения сенатора. При крупном снижении налогов, сказал он. «мы рискуем потерять политическую установку на соблюдение финансово-бюджетной дисциплины».

Мы с Бобом годами работали над тем, чтобы добиться консенсуса, поэтому я спросил, известна ли ему моя конечная цель — все то же пресловутое погашение долга. «Я это понимаю», — ответил он. «А в чем же тогда проблема? — опять спросил я. — Боб, с чем именно в моем выступлении ты не согласен?»

На другом конце провода повисло молчание. Наконец, мой собеседник ответил: «Понимаешь, дело не столько в том. что именно ты говоришь. Дело в том, как это все будет воспринято».

«Я не могу отвечать за восприятие всех и каждого, — устало произнес я. — Это меня не касается. И касаться не может».

Как выяснилось впоследствии, Конрад и Рубин были правы. Мое выступление о сокращении налогов произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Шумиха началась еще до того, как я приехал на Капитолийский холм: содержание моей речи стало известным прессе, и USA Today в то утро вышла с заголовком: «Гринспен намерен выступить за снижение налогов». В статье цитировались Конрад и Доменичи. По словам последнего, я собирался пересмотреть свою позицию относительно сокращения налогов, «потому что профицит стал чересчур большим».

Зал для слушаний был переполнен: 20 сенаторов со своими помощниками, целая батарея телекамер и толпа слушателей. Я зачитывал текст выступления почти полчаса, не зная, чего ожидать. Сенатор Конрад вначале поблагодарил меня за «тщательно взвешенный», как он выразился, подход. Очень любезно с его стороны, подумал я, учитывая, что после вчерашней беседы в моем выступлении не было изменено ни слова.

После этого он спросил: «Правильно ли я понял, что вы выступаете за сохранение финвнсово-бюджетной дисциплины?»

«Именно так, господин сенатор». — произнес я и сделал ответный ход. о котором мы договаривались днем раньше: подробно изложил свои соображения о необходимости погашения долга и соблюдения финансовых ограничений.

Затем наступила очередь следующего сенатора, и в течение двух часов после этого вопросы попеременно задавали представители каждой из партий, До тех пор оба лагеря выступали за сокращение налогов, но теперь именно республиканцы стремились услышать от меня одобрение. «Я полагаю. мы все прекрасно знаем, чего хотим, — провозгласил Фил Грэмм из Техаса. — Чем скорее мы примем бюджет, тем лучше, и вперед!» Высказывания же демократов в основном звучали пессимистично. «Вы хотите перетянуть на свою сторону избирателей!» — заявил Фриц Холлингз из Южной Каролины. Ему вторил Пол Сарбейнс из Мэриленда: «Не удивлюсь, если в газетах появятся заголовки типа "Гринспен убрал крышку с чаши для пунша". И ведь они будут недалеки от истины!» Красочнее всех выразился самый «долгоиграющий» сенатор в американской истории Боб Берд. Растягивая слова в своей западновиргинской манере, он начал: «Знаете, я баптист. У нас, баптистов, есть сборник гимнов. И в этом сборнике есть гимн Надежно держит якорь- . Так вот, я наблюдал за вами на протяжении всего экономического подъема, и я считал, что вы — достойная часть этого нкорн. В последние годы я слушал, как вы говорили о необходимости погашения долга, что это — самое главное. Я думаю, вы были правы тогда, и теперь я чувствую себя неуютно оттого, что якорь этот дрогнул».

Такие сентенции запоминаются. Когда слушания закончились, я порадовался тому, что высказанные мной мысли — об опасности чрезмерного профицита, о плавном переходе к сбалансированному бюджету, об ограничительных оговорках — в конечном итоге не останутся без внимания. Однако мне пришлось смириться с мыслью, что мое выступление будет преподнесено под политическим соусом. Позднее я сказал жене: «Как же меня бесит это политиканство на Капитолийском холме!»

Белый дом не замедлил выразить свое удовлетворение — сам президент Буш в тот вечер на встрече с журналистами назвал мою речь «взвешенной и абсолютно справедливой». Ведущие газеты также восприняли мое выступление как политическую акцию. «Сокращения налогов не избежать, и господину Гринспену нет резона идти против новой администрации с самого начала». — писала Financial Times. New York Times сообщала, что я поддержал Белый дом примерно так же. как в 1993 году поддержал инициативу впервые избранного президента Клинтона по сокращению дефицита: «В свое время он выступил в поддержку плана господина Клинтона и оказал ему неоценимое политическое содействие... когда [демократы] проголосовали за повышение налогов. Теперь его сдержанное одобрение программы сокращения налогов дало толчок усилиям республиканцев, стремящихся осуществить крупнейшее снижение налогов со времен Рейгана».