Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Двига-атель?
— А вот его мы разнесли в клочья.
«Ламборджини» работала на новой энергии и служила Русу образцом, демонстрировала, с чем придется столкнуться на Станции.
— Штука-а?
Олово понятия не имел, как правильно называется самый секретный блок двигателя «Ламборджини», а потому использовал традиционное для находящихся в затруднении мужчин обозначение.
— В чемодане.
Таратута ткнул пальцем в большой металлический кейс, на который Олово незамедлительно уселся — с этого момента он нес за «штуку» полную ответственность.
— Quia nominor leo,[9]— улыбнулся Филя.
— Теперь все? — осведомился Лакри.
Олово молча кивнул.
— Ребята заканчивают сборы. Минут через двадцать можем ехать.
— Тебе грустно?
Неожиданный вопрос Таратуты заставил Руса запнуться.
— Почему ты спросил?
— Ты три раза пытался запустить рабочую станцию.
— Ах, это…
Инженер криво усмехнулся.
Суперкомпьютер, прятавшийся под брюхом бюро, разобрали, рабочие станции умерли, превратились в безмозглые пустышки, но Рус машинально пытался вернуться к любимому делу. И отрицать охватившие его чувства было бы глупо.
— Я все это построил. — Лакри тоскливо оглядел подвал.
А перед внутренним взором вставали другие ангары, боксы, инструменты, стенды, станки, рабочие станции, кучи промасленных тряпок, валяющиеся под ногами детали и запах… ни с чем не сравнимый запах мастерской. Бюро было мечтой Руса, в него он вложил душу и теперь покидал.
— Ты вернешься, — пообещал Филя.
— Уверен?
— Если не сюда, то к работе — точно. У тебя обязательно будет еще одно бюро, твое собственное бюро. Multum sibi adicit virtus lacessita.[10]
— Начинать все заново?
— Ты не настолько старый, чтобы кряхтеть этот вопрос таким тоном. К тому же тебе не придется начинать с нуля, тебе помогут.
Лакри знал, что это не пустые слова. Он уже понял, что для своих Грязнов сделает все, а он, Рус, уже «свой». Другое дело, что в эту мастерскую он вложил частичку души, поскольку не собирался никуда уезжать.
— И все равно грустно.
— Тебе не повезло — ты живешь в эпоху перемен.
— Или в конце времен?
Быстрый взгляд на Филю — ответная улыбка.
— Мир устоит.
— Уверен?
— Он, собака, живучий, так что устоит, — пообещал Таратута. — И такой талант, как ты, Рус, без дела не останется.
— Пока я вижу лишь наступление хаоса.
— Ха-аос и совершенство следуют друг за-а другом, — неожиданно выдал всеми позабытый Олово.
— Ого! — Таратута с веселым удивлением посмотрел на маленького слугу. — Ты где это подслушал?
— Я-а…
Но закончить фразу Олово не успел: дверь распахнулась, и появившийся Зяблик выплеснул дурные вести:
— На Болоте совсем плохо!
— Рауля Хмурого давят!
Истошный вопль странного содержания вызвал закономерную реакцию:
— Ты что, пьяный? — Тимоха Бобры выразительно посмотрел на влетевшего в кабинет Петруху.
— Кто? — деловым тоном осведомился Николай Николаевич.
— Народ!
— Какой еще народ?! — взревел Тимоха. — Мы, твою мать, бандиты, а не верхолазы. Мы с народом заодно!
— Весь юг в заднице! Безы ушли нах, а Рауль с остатками канторы отступает к Сущевке…
— Это наша территория!
— Тимоха! Не ори!
Субтильный Николай Николаевич не часто позволял себе повышать голос на старшего, скорого на расправу брата. Знал, что Тимоха его не тронет, поскольку уважает за ум и дальновидность, но положением своим не злоупотреблял. А потому окрик дал мгновенный результат: здоровяк заткнулся.
— Петруха, говори по делу, — распорядился Николай Николаевич.
— Сегодня утром на Смоленке фургон с «синдином» нашли…
— Он что, сифилис, что ли, чтобы его «нашли»? — недоверчиво прищурился Тимоха.
— Фургон в аварию попал, кузов кокнулся, водила с сопровождающим с перепугу деру дали. Люди смотрят — «синдин»…
— Много?
— Тысяч двадцать доз.
— Так они радоваться должны, — заметил старший Бобры. — Такая халява с неба свалилась.
— Некоторые обрадовались, — подтвердил Петруха. — Говорят, там прямо на тротуаре ширяться начали. Другие, что поумнее, коробки тырили, пока кто-то безам не стукнул. Патруль приехал, попытался добро забрать, народ вздыбился.
— Вполне понятно.
— Началась с безами пальба, но слух-то уже пошел. Кто-то заорал, что Рауль специально товар держит, чтобы дороже сбывать. И началось…
— У Рауля «синдина» уже неделю нет, — проворчал Тимоха.
— Это провокация, — ровным голосом произнес Николай Николаевич.
— Что?
Пальцы младшего брата пробежались по клавиатуре коммуникатора, затем он несколько мгновений вглядывался в новостные ленты и подтвердил предположение:
— Провокация. В сети гудят, что канторы сговорились и специально придерживают «синдин».
— Черт!
— «Жирафу» сожгли! — закончил доклад Петруха. — Всё.
Ночной клуб «Жираф» служил неудачливому Раулю штаб-квартирой.
— Хмурый всегда был идиотом, — процедил Тимоха. — Поделим его наследство.
Здоровяк до сих пор не понял то, что мгновенно просчитал умный Николай Николаевич: провокация была направлена не против Рауля. Впрочем, объяснять ничего не требовалось, события разворачивались настолько стремительно, что сами обо всем говорили.
— Несколько минут назад пустили слух, что в «Приюте маньяков» полно «синдина».
— Твою мать!
— Его же там нет!
— Будешь объясняться с толпой? — Николай Николаевич угрюмо посмотрел на братьев. — Кому-то нужна большая заварушка.
— Это Тагиев, — скрипнул зубами Петруха. — Он, сука, к Болоту давно подбирался.
— Или тритоны.