— Много чего не сходится, когда речь идет о Лисбет Саландер.

— Позвольте спросить: а что думаете о ней вы сами?

Арманский немного помолчал.

— Она один из самых независимых людей, каких я когда-либо встречал в своей жизни, — произнес он наконец.

— Независимых?

— Она никогда не делает ничего такого, чего ей не хочется делать. Ей совершенно безразлично, что о ней подумают другие. Она обладает высокоразвитым интеллектом и совершенно ни на кого не похожа.

— Эта сумасшедшая?

— Что вы понимаете под словом «сумасшедшая»?

— Способна ли она со спокойной душой убить двух человек?

Арманский долго молчал и наконец сказал:

— Мне очень жаль, но я не могу ответить на этот вопрос. Я — циник. Я считаю, что в каждом человеке таятся силы, способные побудить его к убийству другого человека. От отчаяния, из ненависти или хотя бы ради самозащиты.

— То есть вы не считаете, что это можно полностью исключить.

— Лисбет Саландер ничего не делает без причины. Если она убила кого-то, это значит, что, по ее мнению, у нее были для этого серьезные основания. Разрешите спросить: почему вы думаете, что она замешана в убийстве в Энскеде?

Бублански в нерешительности помолчал, затем посмотрел в глаза Арманскому:

— Совершенно конфиденциально.

— Абсолютно.

— Орудие убийства принадлежало ее опекуну. На нем нашли отпечатки ее пальцев.

Арманский стиснул зубы. Это было очень тяжкой уликой.

— Я только слышал об убийстве в программе новостей. Из-за чего оно произошло? Наркотики?

— Она как-то связана с наркотиками?

— Я ничего такого не знаю. Но, как я уже говорил, у нее был сложный подростковый период и ее несколько раз видели сильно пьяной. Я думаю, что в ее медицинской карте отмечено, баловалась ли она наркотиками.

— Сложность в том, что нам неизвестен мотив убийства. Эти двое были оба работающими людьми. Она — криминолог, вот-вот должна была защитить докторскую. Он — журналист. Их звали Даг Свенссон и Миа Бергман. Вам эти имена ничего не говорят?

Арманский покачал головой.

— Мы пытаемся понять, какая связь существовала между ними и Лисбет Саландер.

— Я никогда ничего о них не слышал.

Бублански поднялся с кресла:

— Спасибо, что уделили мне столько времени, было очень интересно с вами побеседовать. Не знаю, много ли полезного я вынес из этой беседы, но надеюсь, что все сказанное останется между нами.

— Можете не беспокоиться.

— Я еще зайду к вам, если понадобится. И если вдруг Лисбет Саландер даст о себе знать, то…

— Само собой, — ответил Драган Арманский.

Они пожали друг другу руки. В дверях Бублански остановился и снова обернулся:

— Может быть, вы знаете кого-нибудь, с кем общается Лисбет Саландер? Друзья, знакомые…

Арманский покачал головой:

— Я ровно ничего не знаю о ее частной жизни. Один из немногих людей, которые имеют для нее значение, — Хольгер Пальмгрен. Наверное, они видятся. Он находится в реабилитационном центре для инвалидов в Эрставикене.

— К ней никто не ходил в гости, когда она здесь работала?

— Нет. Она работала по собственному графику, а сюда приходила только доложить о результатах. С клиентами она, за немногими исключениями, тоже не встречалась. Возможно…

Арманскому вдруг пришла в голову неожиданная мысль.

— Что?

— Возможно, есть еще один человек, поддерживающий с ней отношения. Это журналист, с которым она общалась два года назад и который спрашивал о ней, когда она была за границей.

— Журналист?

— Его зовут Микаэль Блумквист. Помните дело Веннерстрёма?

Бублански снял руку с дверной ручки и медленно направился обратно к Драгану Арманскому:

— Убитых в Энскеде обнаружил Микаэль Блумквист. Вы только что установили связь между Саландер и жертвами преступления.

И Арманский снова ощутил, как в животе заворочался тяжеленный камень.

Великий четверг, 24 марта

На протяжении получаса Соня Мудиг трижды пыталась дозвониться до Нильса Бьюрмана и каждый раз слышала в ответ, что абонент сейчас недоступен.

В половине четвертого она села в машину, поехала на Уденплан и позвонила в уже знакомую дверь. Результат был тот же, что и утром. Следующие двадцать минут она посвятила обходу других квартир этого дома, расспрашивая соседей, не известно ли им что-нибудь о нынешнем местонахождении Бьюрмана.

В одиннадцати из девятнадцати квартир, которые она обошла, никого не оказалось дома. Взглянув на часы, она сообразила, что выбрала неудачное время, да и вообще в пасхальные праздники рассчитывать не на что. В восьми квартирах жильцы откликнулись на ее звонок и проявили готовность оказать помощь. Обитатели пяти квартир знали, кто такой Бьюрман — это любезный и обходительный господин с четвертого этажа, но никто не мог сказать, где он находится сейчас. После долгих расспросов выяснилось, что Бьюрман, кажется, общался со своим соседом, бизнесменом по фамилии Шёман. Однако на ее звонок и там никто не открыл дверь.

Огорченная Соня Мудиг наконец еще раз позвонила Бьюрману, дождалась, пока включился автоответчик, а потом представилась, оставила номер своего мобильника и попросила при первой возможности с ней связаться.

Вернувшись к его квартире, она написала на листке из блокнота записку с просьбой позвонить, присовокупила к записке свою визитку и опустила в его почтовый ящик. В тот момент, когда она собиралась закрыть щель почтового ящика, в квартире раздался телефонный звонок. Она наклонилась и прислушалась: сигнал прозвучал четыре раза, затем включился автоответчик, но сообщения не последовало.

Закрыв ящик, она постояла, глядя на дверь. Она и сама не могла бы сказать, что заставило ее нажать на ручку, и тут она, к своему удивлению, обнаружила, что замок не заперт. Открыв дверь, Соня заглянула в холл.

— Есть кто-нибудь? — осторожно спросила она и прислушалась. В ответ не раздалось ни звука.

Она шагнула в холл и остановилась в нерешительности. Ее поступок можно было истолковать как нарушение права на неприкосновенность жилища — без ордера на обыск ей не следовало входить в квартиру Бьюрмана даже при открытой двери. Глянув налево, из холла она увидела часть гостиной. Соня уже решила было уйти, как вдруг ее взгляд упал на стоявшую в холле тумбочку, на которой красовалась картонная коробка от револьвера марки «Кольт Магнум».