— Они уже перешли горы, отец, они остановились в Тифлисе. И теперь идут к морю через Карабах, через Нуху. Я был и у народа нохче[37], я видел, как они там поднимаются все выше и выше. Они не остановятся, если мы не поставим заслон.

— Когда валятся камни со склона, мудрый человек не поднимает щит, но ищет укрытие.

Абдул-бек осклабился:

— Если ты ударишь скалу, отец, кинжал затупится, а может даже сломаться. Если ты ударишь русского, он закричит и умрет. Я это видел…

IV

От Чикиль-аула Мадатов провел своих людей ближе к морю и в ауле Мараг встретил полковника Романова с оставшимися при нем батальонами и артиллерией. Далее нужно было выбирать: либо немедленно идти дальше вдоль моря, чтобы встретить Ермолова в Тарках, либо обходить отроги Самурского хребта и дальше углубляться в Каракатайг, тревожа уцмия Адиль-Гирея и побуждая его к сражению. Но для последней диверсии сил казалось Мадатову недостаточно. Командующий корпусом решил все его сомнения. Письмо Ермолова было коротко и написано по-французски, чтобы горцы, даже захватив курьера, не могли узнать смысл послания.

«Любезный князь Валериан Григорьевич, — читал Мадатов строчки, выведенные ровным писарским почерком. — Уверен, что аульчик мятежный тебе особенных сложностей не доставил. Как вернемся, прикажу стереть его с карты. Далее действуй по обстоятельствам. Мы с Вельяминовым покидаем Тифлис и надеемся увидеть тебя в обусловленном месте…»

Романов спокойно сидел на табурете и ждал, когда же генерал закончит разбирать приказ командующего. В том, что Ермолов посылает их дальше и выше в горы, он не сомневался.

Валериан сложил прочитанную бумагу и спрятал в карман черкески.

— Командующий сообщает, что не поможет нам ни одной ротой, ни единым орудием. Все, что возможно снять с места, он забирает с собой.

— А это значит… — медленно начал полковник.

— Что противник по-прежнему имеет десятикратное преимущество в силах, — закончил резко Мадатов. — Табасарань после нашего прихода стихла и уверяет в своей покорности. Но я не доверяю здешним бекам. Во всяком случае, тем, кто остался. Они дожидаются первого нашего неуспеха. А тогда поднимутся и ударят нам в спину.

— А это значит… — потянул полковник знакомую фразу, улыбаясь и давая командиру время поставить точку.

— Что мы не должны дать им подобного повода. Идем к Дербенту. Там станем на дороге в Тарки и поглядим, что предпримет уцмий.

Город Дербент, «узел ворот», вытянулся более чем на три версты от гор и до моря, перекрывая узкий проход вдоль побережья. С юга и севера его защищали мощные стены, заходящие далеко в моря, так, чтобы невозможно было обойти крепость по мелководью. Но в поперечном направлении его длина едва ли превышала несколько сотен саженей, и отряд Мадатова проскочил его просто насквозь. Вышел за стену, продвинулся еще вдоль широкого, набитого колесами и копытами пути, ведущего в столицу шамхальства, и, повернув к холмам, раскинул там лагерь, тщательно огородив его, окопав и обезопасив пикетами да разъездами.

Утром следующего дня к Валериану прискакал гонец дербентского коменданта. Сын уцмия Адиль-Гирея, совсем еще юноша, был взят аманатом, то есть заложником, и сидел под стражей в одном из домов города. Но минувшей ночью Мамед-бек сумел проломить стену и бежал. Кто-то сумел передать ему инструменты и привести резвую лошадь. Исчезновение пленника заметили слишком поздно, и погоня оказалась безрезультатной.

Мадатов собрал своих офицеров:

— Итак, господа, теперь обстоятельства не оставляют нам возможности выбирать. Пока Мамед-бек был заперт в Дербенте, еще можно было надеяться, что уцмий воздержится от решительных действий. Теперь же он не оставит нас в покое. Идти вдоль моря более невозможно. Наша цель — город Башлы. Разгромив уцмийство, мы обезопасим свой тыл. Это во-первых. А во-вторых…

Он замолк. Во-вторых, хотел объяснить офицерам Валериан, они поднимутся в горы и там уже смогут поддержать Ермолова в самый решительный час. Но об этом он поостерегся упоминать в присутствии начальников мусульманской конницы. Новости в горах летают быстрее птицы.

Выступить назначили на утро следующего дня. Но вечером в лагерь к Мадатову приехал еще один посланник, на этот раз с другой стороны. Адиль-Гирей, уцмий каракайтагский, предлагал генералу князю Мадатову встретиться и разрешить некоторые недоразумения, затемняющие подобно тучам…

— Довольно, я понял, — оборвал Мадатов гонца. — Передай своему господину, я согласен на встречу. Пусть приезжает в Дербент, мы встретим его учтиво и окажем подобающие почести.

Гонец, высокий, не первой молодости воин в косматой папахе, еще более распрямился:

— Да простит меня высокочтимый генерал князь Мадатов. Но мой господин, уцмий Адиль-Гирей, давно дал клятву своему старшему брату Али-хану. Он клялся на Коране именами пророков, что никогда не посетит город, которым управляют неверные.

— И что же предлагает мне твой господин?

— Недалеко отсюда, не далее двух часов для хорошего коня, стоит селение Иран-Хараб. Это место равно удалено как от Башлы, так и от Дербента.

Когда гонец покинул палатку, первым заговорил Романов:

— Нам придется поднимать людей затемно.

— Зачем? — удивился Валериан.

— Два часа рысью, значит, три с половиной для пехоты хорошим шагом.

— Батальоны останутся здесь.

— Но татарская конница ненадежна. Вы возьмете с собой только казаков?

— Я поеду один.

Полковник неверяще помотал головой. Валериан пояснил:

— Вести с собой весь отряд — значит показать уцмию, что его опасаются. А любой конвой разумной численности при случае вырежут точно так же, как и одинокого всадника. Кстати, Иран-Хараб переводится как «гибель персов». В этом месте около века назад ополчение дагестанцев разбило армию Надир-шаха. Уцмий хочет напомнить мне, что случается с тем, кто приходит в горы незваным. А я ему объясню, что русские не похожи на персов, хотя бы уж тем, что не считают, сколько у них врагов. В случае же… если его не убедят мои доводы, вы знаете, полковник, как вам следует поступить.

— Останутся только камни! — прорычал, сузив глаза, Романов.

— Меня будет согревать мысль о достойной расплате, — усмехнулся Валериан.

Он выехал заранее, чтобы не опоздать ни при каком случае. Первую половину пути его все-таки сопровождали казаки, на этом настояли офицеры отряда, а когда тропа втянулась в ущелье, Валериан приказал конвойным остаться, отдал им пистолеты, шашку и послал лошадь вперед легкой и ровной побежкой. Заканчивался первый месяц осени, солнце уже не так пригревало, по все-таки, поднявшись над правым склоном ущелья, освещало путь и хоть немного веселило наездника. Весь час, пока Мадатов поднимался в горы, он кожей своей ощущал, как прилипают к нему чужие глаза. Что же — Адиль-Гирей вряд ли бы дожил до конца шестого десятка, если доверял бы всем безоглядно.