Калитка поддалась неожиданно легко. Или это Учитель помог, отодвинул ладонью холодное железо? Я ждала ветра. И ветер пришел. Ветер — пламя.

* * *

— Фламиний, пошли все-таки ко мне. Папия уже на ходу спит. Ее — на ложе, а мы с тобой плащи на полу постелим.

— Я? Я не... Марк я не сплю, просто устала немного. Всю ночь и всю прошлую ночь... И потом еще слоны.

— Ну вот, до слонов догулялись! Я, кажется, эпиграмму сочинил. Сочиню... Видишь слона ты, всю ночь прогуляв в Авентине... Гай, давай дальше!

— ...Только смотри, чтоб слон с пьяных глаз не увидел тебя.

— Ребята, не издевайтесь. Слон меня не увидит и...

— Марк, она и вправду заснула!

— Я?! Я не...

Ты скоро исчезнешь, мой Рим, но пока ты тут, со мной, и мы идем по улице, Гай слева, Марк справа, и мне хочется, чтобы улица никогда не кончалась...

* * *

Сколько народу в Риме, никто толком не знает. Мальчишки, что гостей любознательных по улицам и площадям водят, медяки зарабатывают, охотно сообщают: «много» — или «очень много». Или даже «очень-очень». И конечно же, «побольше, чем в любом другом городе». Самые грамотные, что к греку-отпущеннику бегают, грамматику учат, лоб наморщат и выдадут: «Тысяча тысяч и еще сто тысяч, если последней переписи верить».

Вопрос этот совсем не пустой. Мне тоже интересно, сколько. Начнется, к примеру, осада, тут уж численность сразу очень конкретной станет. На сколько припаса хватит? И воды в осадных колодцах (из Тибра пить не станешь, себе дороже)? А сколько в ополчение наберут, если до последней крайности дойдет, если вода желтая тибрская к горлу поступит?

Выяснила! Пятьсот пятьдесят тысяч в Риме живут, да еще в ближних пригородах триста тысяч. Это без Остии, конечно. Так что с приезжими «тысяча тысяч» как раз и наберется, может, еще и с хвостиком. Не врут мальчишки!

Задачка не слишком трудной оказалась. Марк Туллий Цицерон у квестора каждый день бывает. Он и сам квестор, только не римский, а сицилийский, в отпуске сейчас. А там, в канцелярии квесторовой, многое в свитках секретных записано. Не таких уж и секретных, правда, Марку сразу все показали, не спросили даже, зачем такое помощнику наместника Сицилии. Между прочим, он, Марк Тулий, рассказал, что численностью Риму хвастать еще рано. Растет город, быстро растет, но все равно в Александрии народу больше. И в Сиракузах больше, и в Антиохии Сирийской.

Вот так! Я-то вначале думала, что лазутчик только когорты вражеские считать должен. Когорты вычислять на этот раз не пришлось, и без меня озаботились, но кое-что другое... Сосчитать добрых римлян по головам — не вопрос, а вот сколько сестерциев сенат выделил на войско, причем отдельно — консулу Лентулу, отдельно — консулу Геллию, уже загадка. Правда, несложная, особенно если вспомнить, что все писари и секретари в сенате — рабы и у каждого сенатора — рабы. Не всякий из них свободы жаждет и гладиаторское войско ждет, но уж от денег никто не откажется. И не отказываются, конечно.

В общем, быть лазутчицей Спартака в самом логове Волчицы оказалось проще, чем беглой рабыней — в Капуе. Одна загвоздка — кем мне здесь стать? Папию Муцилу лишний раз поминать не след, сиятельной Фабией Фистулой, чтоб ей пропасть, не обернешься, опасно. Вдруг настоящую встретишь? Это лишь кажется, что, если в городе «тысяча тысяч», в нем затеряться легко. В доме-острове, даже самом большом, шестиэтажном, все друг о друге наслышаны, на улице тоже и в квартале своих от чужих отличают. Любопытный они народ, квириты, чуть что, сразу к эдилу или прямо к квестору бегут, сознательность гражданскую проявляют. Лучше не лгать, лучше правду сообщить. Допустим: «Я — супруга сенатора».

Так и я сказала.

* * *

— Только смоквы? Опять? У вас что, в лавке, кроме смокв, ничего больше не бывает? Ладно, давайте, финики давайте, и вина получше, и меда, и капер-рыбу, и хлеба свежего... Да-да, с доставкой, мне дальше бежать надо. Дом шестиэтажный рядом с фонтаном, где Орфей мраморный, второй этаж. Да, где сенатор живет. А лед потом занесите, ближе к вечеру. Нет, еще не слыхала, а что? Какой ужас! Значит, позавчера двоих зарезали, вчера еще двоих... Ужас, ужас! А почему решили, что это Гаруспик? Ой, у вас в Риме хоть из дому не выходи, в Капуе, хвала богам, о таком и не слыхивали. Да, и я из Капуи, и сиятельный из Капуи… А вино, кстати, у вас какое? Массикское есть? Вот хорошо! А шафран у вас есть? Киликийский? А вот киликийского — не надо! Улитки у вас какие? Лукринские, надеюсь.

Антифон

Некоторым тайнам положено умирать навсегда.

Говорят, ремесло лазутчика — из самых грязных, отвратнее его даже не сыскать. Мерзкие предатели продают тайны врагу за горсть денариев, вложенных в потную от страха ладонь. Лазутчик — не воин, не стоять ему с горящими восторгом глазами в первом ряду изготовившегося к бою манипула, сжимая пилум, не умирать с песней на устах на виду товарищей. Удел лазутчика — черная ночь, вечный позор, забвение...

Долго я думала, кто такое выдумал? Уж не сами вояки — точно, они-то понимают, как важно вовремя узнать, ведь чем больше знаешь, тем меньше крови прольешь. И не люди державные, те без лазутчиков шагу не ступят. Марк Туллий, на что мечтателем казался, а как Катилину с подельщиками раскусил, любо-дорого! Тогда кто? Не иначе поэты (уж прости, мой Гай!), причем не кто сам воевал, как Гораций, которого Агриппа помянул. Узнала я о нем: из бойцов, легион в бой водил. Но и другие есть — те, что вместо боя лупанарии обживают и оды в честь победиелей пишут. Берегут свои шкуры, сволочи, зато других гибнуть зовут — героически, чтоб после в ту же оду вписать можно было. Для таких война вроде песни с пляской. И еще для лавочников всяких, что в тех же лупанариях о боях и походах языком почесать любят. В общем для сволочей — и для полных дураков. Умный же правду знает.

Все так, но если о сражениях, о том, как войско строилось, как в тыл врагу заходило, после войны рассказать можно — даже нужно, воякам будущим в поучение, то наши тайны не для чужих ушей. Лазутчик рискует не только жизнью — своей, детей, всех ближних и дальних. Потомков тоже не помилуют, напомнят в недобрый час.

Не все помогали Спартаку за горсть денариев. Не все кто Спартаку помогал, — рабы, плеть хозяйскую ненавидевшие. Другие были тоже. Много у тебя врагов, Волчица, очень много! И у тебя, Сенат римский, собранием богов себя возомнивший. И у тебя, Сулла Счастливый, да умирать тебе каждый день, каждый миг — вновь и вновь!

Нам помогали. Я не выдам вас, римские друзья, не намекну даже, как не рассказала о тех, кто помогал нам на зеленом Везувии. А уж если кого назову, значит, заслужили. Не обессудьте!

* * *

Сначала грузчики ввалились — сразу пятеро. Шестой и седьмой снаружи остались вместе с восьмым. Потому как только восьмерым по силам с настоящим картибулом справиться. И то не без труда.

Справились все же. Поохали, зубами поскрипели, поругались вполголоса, свершили подвиг Геркулесов. Въехал картибул, ножками тяжкими проскрипел. А за ним и сенатор Прим пожаловал.