de Navegação[302], чтобы увеличить число трансокеанских рейсов, которые в 1940‑е годы могла гарантированно выполнять лишь нейтральная Португалия. В Рио‑де-Жанейро судно принимало на борт немногочисленных немецких колонистов, жаждущих сражаться за фюрера, но в обратную сторону спрос на переезд никогда не иссякал. За двадцать рейсов «Серпа Пинту» перевезла Марселя Дюшана, Симону Вейль, рахитичного берлинского ребенка – будущего промоутера «Грейтфул Дэд», даже Любавичского ребе, который по приезде в Бруклин станет чем‑то вроде мессии, и скопище святых и иконоборцев обретет своего рода пугало, поднявшееся на борт в сентябре 1942‑го.

Чики Вайс садится на «Серпа Пинту» без чемодана. У него при себе только пальто, зубная щетка и фальшивый паспорт (венгров не принимают даже в Мексике), Капа сумел его раздобыть, как и деньги. Когда он высаживается в Веракрусе, ему не хватает на поезд, но один испанец, с которым он подружился на корабле, дарит ему билет. Он добирается до Мехико, находит приют у Кати Хорны, та кормит его, чтобы он снова мог носить свою одежду, которая уже с него сваливается, помогает найти работу. Чики Вайс работает для прессы, осторожно общается с друзьями-художниками Кати, хотя со многими из них он уже встречался раньше. Нацифашизм породил бескрайний лагерь беженцев, и чудовищный ураган носит его из одной страны в другую. Однако в Мексике эта община изгнанников уже иная. Бессилие – обратная сторона спасения – измеряется тысячами километров, а обсуждения вязнут в древних мифах нового мира. Даже Кати теперь создает сюрреалистические фотографии и утверждает, что они правдивее снимков Чики.

Прежде чем конец войны принесет ему известие, что его мать и братья погибли в концлагере, с сиротой из Будапешта случится нечто фантастическое, в духе страны, где он нашел убежище. Он встретит женщину: замужнюю, окруженную легендарной славой (она была возлюбленной Макса Эрнста), красивую, как героиня сказки, сбежавшая из мрачного английского mansion[303] в бескрайний мир, который она теперь рисует. Чики нечего ей предложить, и он не знает, как вести себя с женщинами, напоминает он Кати, но та в ответ качает головой: Леонора Каррингтон не ошибается в том, что видит, и то, что она увидела в Чики, вовсе не каприз. Может быть, Кати даже сказала ему, что на свадьбу («Вот увидишь, вы поженитесь») им не придется искать фотографа. Кати Хорна и в самом деле сфотографирует их в день свадьбы – пару, застывшую вне времени и пространства. На Чики огромный берет – дань уважения искусству Леоноры и уловка, чтобы придать изящества выдающемуся носу Чики. Но ее недостаточно, чтобы скрыть, как он счастлив в этот момент.

У них родится двое детей, и они будут расти вместе с дочерью Кати и Хосе Хорны в соседних домах, полных кошек и предметов интерьера, созданных матерями-художницами. Жить они будут не всегда счастливо, но долго и умрут в глубокой старости: Чики – в девяносто пять лет, в 2007 году, Леонора – почти в том же возрасте, в 2011 году, проведя последние годы с мужчиной, который утратил зрение, затем способность двигаться и, наконец, говорить.

Леонора Каррингтон, напротив, оставалась в совершенно ясном сознании, чтобы принять, с присущим ей бунтарским чувством юмора высшего класса, неожиданную развязку, достойную ее сюрреалистических фантазий: три коробки с негативами внезапно обнаружились на чердаке у генерала, бывшего мексиканского посла в Виши, в месте, до которого ее муж мог дойти пешком, когда водил детей в Мексиканский парк, чтобы дать ей спокойно порисовать. Или после смерти генерала и после смерти его наследницы в 1995 году, когда артефакты достались внуку, который наконец понял, что` унаследовал, но поставил коробки в шкаф, где они простояли еще целых двенадцать лет. Годы переговоров с Международным центром фотографии Корнелла Капы, который, стремясь привезти «мексиканский чемодан» в Нью-Йорк, добился прямо противоположного.

В документальном фильме Триши Зифф «Мексиканский чемодан» Леонора Каррингтон сидит рядом с сыном, как материнское божество, которое нужно ублажать чашками чая и сигаретами, копается в сумочке и не говорит ни слова. Шумиха вокруг четырех тысяч пятисот негативов, обнаруженных после смерти Чики, ее не касается. Свою историю она уже рассказала: акула-цеппелин везет сквозь торнадо в своем чреве немногочисленных избранных, среди них – человечка в берете, одиноко склонившегося над газетой.

Рисунок «Акула» выставил на торги «Сотбис» в 2008 году. При сопоставлении датировки аукционного дома (ок. 1942) с годом, указанным в некрологе мужа художницы («En 1944, en una reunion en casa de José y Kati Horna, Chiki conoció а Leonora Carrington»[304]), воображение вступает в конфликт с хронологией. Но потом оно доверяется Леоноре и пытается придумать фантастический скачок.

В 1944 году у Леоноры Каррингтон возникло ощущение, что она уже видела застенчивого друга Кати, который вызвал ее интерес. Может, на Монпарнасе, когда она была с Максом Эрнстом; но мало ли мы встречаем людей, о которых потом и не вспоминаем? Она его увидела, только она. Hasard objectif[305], о котором говорил Андре Бретон, вдохновлял ее, когда она рисовала подарок подруге («Ремедиос, я же говорила, что сделала тебе защитный амулет? У меня вчера вечером поднялась температура, 38, может, это самовнушение…»), тоже чудом спасшейся от смерти. Ремедиос Варо, испанская республиканка и художница-сюрреалистка, бежала из Барселоны в Париж, из Парижа в Марсель, чтобы в конце 1941‑го отплыть из Касабланки на «Серпа Пинту». Получается, пока Леонора рисовала своего будущего мужа в брюхе акулы-оберега, сам он ожидал корабль, увезший ее подругу в безопасное место. Подтверждение, что самая правдивая реальность разворачивается скачками, спиралями, то опережая события, то отставая, – и все это неуловимо для эмпирического взгляда. Но и Чики, никогда не выходивший под мексиканское солнце без берета, в своих коробках спрятал дар.

Когда «мексиканский чемодан» официально открыли, в нем нашлись и семьдесят четыре негатива, не имеющих отношения к гражданской войне в Испании, среди них – фотография в кафе «Дом» и серия «Герда за пишущей машинкой», открывающая еще одну игру отражений. Модель веселится, ведет себя как дива, за которую борются два фотографа. Фред Штайн запечатлел другого фотографа сзади, один ботинок на столе, и в профиль, когда тот снимал. У него темные зачесанные назад волосы и внушительный нос. Чики спас кадры Фреда Штайна, а Фред – снимок Чики Вайса, фотографирующего Герду. В этом спасении Герда была движущей силой, как акула с розовым винтом, срезающим турбину смерти, потому что любовь – это двигатель, работающий на горючем из прошлого, и ты не знаешь, куда на нем тебя занесет.

Остается только представить