она по‑настоящему его ругает: «Прекрати, понятно?»

Банди тут же опускает глаза, ему снова шестнадцать, и Джулия его отчитывает, только тогда он делал это больше напоказ, а с Гердой он на самом деле обижается. Затем Фред сфотографировал стену с предвыборной пропагандой и наконец вернулся в «Дом», где Герда так и болтала с тем другим, а Банди, должно быть, ушел, поджав хвост.

Зрители второго акта те же: Фред фотографирует (но потом остерегается нести отпечаток друзьям), мужчина за столиком сзади больше не улыбается и, кажется, даже немного расстроен. Может быть, он тоже émigré и дословно понял ворчание Герды, или ему достаточно оказалось тона голоса и покачивания головой: «Mon dieu[308], ну и характер! Ох уж эти современные девушки, ну подумать только…»

И наконец, ты размышляешь, меняет ли снимок из «мексиканского чемодана» все то, что представлялось тебе раньше, или только противоречит впечатлению от предыдущего снимка, где влюбленные улыбаются друг другу на фоне одного из самых легендарных кафе Парижа. Тут ты понимаешь, что чаще зритель фальсифицирует фотографию, а не субъекта: в случае снимка в кафе «Дом» доказательством служит последовательность обнаруженных негативов, показавшая, как Андре вмешался во флирт Герды. Эти clichés, как они называются по‑французски, рассказывают совсем другую историю, отличную от романтического клише, приложенного к знаменитому портрету пары, но такое видение рождается не с распространением фотографий, которого не мог предвидеть даже Беньямин. Может быть, оно зарождается, когда Капа привозит снимки в Нью-Йорк, или даже в тот момент, когда Фред передает ему дар, которому суждено предать забвению все, что не попало в кадр: фото на память, как и сами воспоминания, нужны для того, чтобы забыть.

Забыть что? Что она не была в него влюблена с тем же пылом, который оба снимка уловили у него на лице? Что ссоры у них были в порядке вещей, потому что Герда не выносила его ревности к другим молодым людям, а она не переставала их привлекать? Что если бы Герда не погибла под танком, Андре, вероятно, стал бы очередным эпизодом в ее жизни, а она – его великой юношеской любовью, окрашенной в цвета любимой старой фотографии?

Капа не мог взглянуть на нее беспристрастно в течение того времени, которое со смертью Герды, похоже, ускорило бег песка в часах. Так что попробуй снова, теперь, когда ты можешь интерпретировать то, что две эти фотографии рассказывают вместе. Заметно, что Капа, хотя и сияет от радости, что занял место соперника, в то же время выглядит раскаявшимся, словно признаёт, что не должен вести себя так, будто Герда принадлежит ему. И становится ясно, почему в этот момент она не выглядит особенно счастливой и влюбленной. И все же она смеется над любой глупостью, которую сказал ей Андре, сначала смеется, а потом сердится.

Пары распадаются или остаются вместе по непостижимым причинам, может, отчасти и потому, что тот же самый мужчина, который так часто выводит из себя, все еще способен тебя рассмешить. И если бы этого было недостаточно – и потому, что со временем все может наскучить, и потому, что в последующие годы было мало поводов для смеха, – может, нужда или целесообразность взяли бы верх, заставляя их вместе противостоять тем временам, если бы Герда вернулась в Париж. Бежать вдвоем с чилийскими визами, начать все с нуля с помощью «Лайф», с размахом продолжить эксперимент с агентством и окрестить его «Магнум»…

Многие пары, образовавшиеся до, во время или вскоре после катастрофы, уничтожившей мир их юности (укрывшиеся в Югославии братья и родители Герды расстреляны; отец и старший брат Капы избежали этой участи, потому что умерли в Будапеште еще до войны), остались вместе на всю жизнь. Их объединяли память и забвение, которые они воплощали, видя подарок судьбы в любом близком человеке, существовавшем до этой бесконечной пустоты. Лило и Фред, Леонора и Чики, и, наконец, пара, вынуждающая автора этих строк перейти к первому лицу. Мои родители обручились в гетто и снова нашли друг друга после войны, любили друг друга, а иногда ненавидели, вместе радовались, поддерживали друг друга, пока смерть не разлучила их. Моя мать, обладавшая упрямым кокетством Герды, вполне могла быть ее кузиной. Мой отец, знатный балагур, как и Капа, – его младшим братом. И нет, мне не стоит труда представить себе Роберта Капу и Герду Таро на скамейке в Центральном парке: она велит ему поправить рубашку, он ворчит в ответ «mein General, jawohl»[309], передразнивая ее неизгладимый акцент, она злится, что он опять паясничает и рисуется. Пока они препираются, мимо мчится мальчишка на скейтборде: в своих безразмерных футболке и шортах, развевающихся на ветру, он похож на гигантскую летучую мышь яркого неонового окраса. Он проносится прямо перед носом у двух стариков, так что они на мгновение замолкают.

– Вот бы его сфотографировать.

– Ach! Кто знает, где он уже…

Благодарности

В первую очередь я хочу поблагодарить Ирме Шабер.

Я познакомилась с Гердой Таро на организованной ею выставке, и моя книга основана на ее биографии Герды (самое последнее издание 2013 года, к сожалению, есть только на немецком языке). А главное, она великодушно предоставила мне доступ к материалам, собранным во время работы, которая вырвала из забвения жизнь и творчество Герды Таро.

Сердечно благодарю Марио Бернардо за ответы и Зеноне Совиллу – за восстановление подкаста, где Бернардо рассказывает о своем пути в Сопротивлении.

Спасибо Джованни Баттимелли, профессору Римского университета «Сапиенца», и Николетте Валенте за то, что открыли для меня архив Витторио Соменци (прежде он был закрыт) и позволили мне найти нужные тома.

Благодарю профессора Питера Хубера из Базельского университета и Харальда Витштока, президента ассоциации «Бойцы и друзья Испанской республики 1936–1939», за сведения о Георге Курицкесе. Спасибо профессору Полю Мендес-Флору за информацию об Ине Бритчги-Шиммер.

Спасибо Роберте Гадо, которая возила меня по Лейпцигу и помогла навести справки в Государственном архиве Саксонии.

Спасибо Джакомо Лунгини и Сабрине Рагуччи за разъяснения, как работают «Лейка» и аналоговая зеркальная камера.

Спасибо тем, кто старался сдерживать мою страсть к документалистике, напоминая, что я пишу роман. Это правда: хотя я и основываюсь на источниках, душа книги, без сомнения, плод моего воображения.

Я позволила себе назвать мою героиню Гердой, хотя ее звали Герта Похорилле, потому что она сама предпочитала более легкий и распространенный вариант своего имени.

Спасибо подругам и друзьям, которые слушали меня, подбадривали, поддерживали. Они знают, о