В сенях все так же, как было несколько дней назад. Перевернутая чистая посуда. На полатях ящик с продуктами. В поленнице те три полена, которые для заметки положил вверх сучками. Под дверью целый, прилепленный на смолу конский волос. В зимовье после него никто не входил.

Полностью успокоившись, вошел в холодную избу. Присел у порога на чурку, растопил печь. Та радостно загудела, отдавая тепло. Подождал, когда немного прогорит, подкинул дров, прошел к нарам. Не разуваясь, не снимая куртку, лег на постели. Убаюканный говорливой речью огня, впервые за трое суток беззаботно уснул.

Очнулся от беспокойного сна. Приснилось, что за ним гонятся по тайге мужики на лошадях. Он бежит по болоту к родному дому, вязнет, тонет. Кто-то страшный тянет за ноги. На другой стороне трясины родная деревня, утопающая в цветущей черемухе. Там люди, какой-то праздник. Все веселятся, танцуют, поют. Он кричит им, просит о помощи, но никто не замечает. С неба повалил снег, быстро завалил землю. Деревня исчезла. Посмотрел назад: нет всадников, болота тоже нет. Перед ним крутая гора, а над ней светит яркое солнце. Надо подняться на вершину, чтобы дотянуться до небесного светила. Зачем? Не знает.

Подскочив на нарах, долго не мог понять, где находится. В избушке темно. За окном ночь. Вытянув руку, нашел на столе спички. Чиркнул одну. Яркий огонек осветил знакомые стены.

— Слава тебе, Господи!.. — зашептал молитву.

Зажег керосинку, принялся растоплять давно потухшую, остывшую печь.

Снаружи скребется Елка. Открыл дверь, впустил ее. Та недовольно заскулила: что не открываешь? Я давно прошусь под нары.

Захотелось есть. Вышел в сени, принес казан с вареным мясом, не разогревая, жадно глотал с сухарями. Под нарами зашевелилась Елка. Она тоже проголодалась. Янис отвалил половину, негромко проговорил:

— Продержал я тебя на привязи, не давал воли, кормил плохо. Ничего, теперь набегаешься и наешься! Теперь еду будем делить пополам…

На следующее утро, собираясь в тайгу проверять ловушки, сделал запись: «Третьего дня вверх по реке проходил конный отряд милиционеров. На берег не ходите, не следите. Из ружья не стреляйте. Пошел по лепесткам. Буду вечером. Октября 17».

Не забыл сделать зарубки на полене. Вырезал необходимое количество, подсчитал, сколько осталось черточек от карандаша. Их было 30. Остался месяц, и он увидит любимую девушку. Подумав об этом, грустно вздохнул. Теперь не было уверенности, что это произойдет. И вообще, исходя из последних событий, Янис во многом сомневался. Однако знал и верил, что надежда умирает последней.

…Большой снегопад начался раньше на несколько дней. С запада порывистый ветер пригнал плотную стену черных туч, из которых на тайгу обрушилась стена слипшихся, комковатых снежинок. Притихший лес застонал под натиском непогоды. Шипение, свист, треск слились в единую прелюдию надвигающегося урагана. Повсюду сыпалась кухта. Рвались и ломались хрупкие ветки кедров. Лопались на извороте слабые стволы пихт и елей.

Янис в это время подходил к зимовью. Непогода застала врасплох в конце пути. Ему надо проверить еще несколько кулемок, но он не стал этого делать, поспешил в укрытие. Знал, что оставаться среди деревьев опасно. Сильный ветер выборочно валил старые, отжившие, подгнившие сухостоины, которые могли накрыть любое, оказавшееся рядом существо.

Не разбирая дороги, прыгая через кусты и колодины, утопая выше колена в снегу, быстро добежал до избушки, заскочил под крышу в сени. Следом за ним влетела Елка. Поджав хвост, со страхом посмотрела на лес, потом в глаза хозяину: что делается? Янис, отряхивая с себя снег, разделил ее настроение:

— Дождались мы с тобой, хорошая моя, зимы, — потрепал собаку за ушами. — Теперь путного ждать нечего. Надо вставать на лыжи.

Лайка робко забила хвостом по полу, прижалась к его ногам: вместе нам ничего не страшно!

Порывы ветра длились недолго. Скоро ветер стих, уступая место настойчивому, непрекращающемуся снегопаду. Пока Янис топил печь, ужинал и обрабатывал добытую пушнину, на чурку на улице выпало около двадцати сантиметров. Смахнул снег рукой, решил посмотреть, что дальше.

Проснувшись утром, не узнал тайгу. Пушистая, снеговая масса достигала едва ли не до пояса. Чурки не видно. Пройти за водой к ручью без лыж невозможно. Еще не осевший, не слежавшийся снег, как куриный пух, не держал на поверхности. Наступая вперед, Янис проваливался до земли. Испытав лыжи брата, но так и не добившись конечного результата, стал копать к ручью дорожку, так быстрее. Идти проверять ловушки бессмысленно, надо ждать, когда облежится снег.

На второй и третий день картина не менялась. Осадки падали, не переставая, засыпая все вокруг. Толщина покрова достигла Янису по грудь. Все это время он не лежал на нарах: откидывал возле избушки снег, чистил к ручью и сложенным в поленницу неподалеку дровам дорожки. Чинил одежду, отминал шкурки добытых зверьков. К настоящему моменту у него был один соболь, пять колонков, семь горностаев, около двух сотен белок. Добытую пушнину он хранил в большом, обитом жестью ящике на лабазе.

Утром третьего дня, собираясь варить обед, нарубил мясо, хотел наполнить им казан. Потом вдруг повесил его на гвоздь в сенях, достал небольшой трехлитровый котелок, решил варить в нем. Зачем переводить продукты?

От этого на душе у него стало так тоскливо, как это происходит в том случае, когда тебе отказывает в любви девушка или предал лучший друг. Постоянно думая о родных и близких, об Инге, нагнетал себя. Не спал ночами, стал раздражительным и вспыльчивым. Вчера, когда собака утром попросилась на улицу, за шиворот выкинул в открытые двери, как будто она была виновата в бедах:

— Ходишь тут!.. — зло кричал Янис. — Избушку выстужаешь!

По прошествии времени, когда остыл, понял свою ошибку, позвал лайку в избу. Но та, свернувшись клубочком под елью, игнорировала его. Обиделась.

Поведение собаки возмутило. С силой захлопнув дверь, оторвал ручку, зашвырнул в угол. Упал на нары лицом вниз, заплакал, а выплакав все слезы, расслабился, затих, незаметно уснул.

Прошло много времени, прежде чем проснулся. Сел на нарах, бесцельно осмотрелся вокруг. За окном сумерки. Что сейчас? Утро или вечер? Ему без разницы. Все равно в тайгу не идти. Зачем?

Встал с нар, вышел на улицу. На очищенной перед избушкой площадке — по колено снегу, опять надо откидывать лопатой. Взял орудие в руки, начал отгребать пухляк.

Под елью лежит Елка. Отвернула голову, смотрит в сторону. Когда расчистил дорожки, позвал за собой в тепло, но та не пошла.

В зимовье пусто и одиноко. От нечего делать затопил печь, взял в руки тетрадь, стал перечитывать свои записи. Тогда, в начале октября, он был полон красочных надежд на встречу с родными, теперь точно знал, что отец с братьями не придут к нему. Но ужаснее было то, что он также не может выйти из тайги к людям, должен жить здесь неизвестно до каких пор. Янис чувствовал себя изгоем, у которого нет будущего. Это подобно поведению затравленного зверя, который, сидя в клетке, не может вернуться в свое логово.