Городок Табата-Ли был своеобразным, тихим и старомодным, но не таким, как Вальпургис. Здесь царили стиль прошлого века и деньги. Остров был излюбленным местом жительства вышедших в отставку технократов, политических тяжеловесов и медиамагнатов. Именно сюда отправлялись местные интервьюеры, когда им требовались комментарии по спорным политическим или общественным вопросам.

Одри Кимонидес, бывшая Одри Уокер, жила в роскошном, напоминавшем черепаший панцирь доме на северной стороне кампуса. Лужайку украшали каменные скульптуры, а на площадке стоял скиммер «марко». Одри явно не нуждалась в средствах.

С крыши и деревьев свисали сосульки. Повсюду лежал снег. Внутри и снаружи горел свет. Одри знала о нашем приезде, и входная дверь открылась еще до того, как мы шагнули на землю.

Нанося визит столетнему человеку, ожидаешь, что он примирился с мыслью о смерти и преисполнен обреченного спокойствия. Естественно, все это не выражается явно, но проявляется во взгляде и в голосе – нечто вроде усталости от всего мирского, ощущения, что ничто уже не удивит тебя.

Одри Кимонидес, однако, едва сдерживала рвавшуюся из нее энергию. Она целеустремленно вышла нам навстречу с книгой в левой руке, в наброшенной на плечи шали.

– Господин Бенедикт. – Она выдохнула небольшое облачко пара. – Госпожа Колпат. Входите, пожалуйста. Вы выбрали не слишком подходящее время для визита. – Она повела нас в заднюю часть дома, предупредив, что в доме полно сквозняков, и усадила перед камином. – Чего-нибудь согревающего?

– Всенепременно, – ответил Алекс, который тотчас же проникся к ней теплыми чувствами.

Она принесла графин темно-красного домашнего вина, а когда Алекс предложил свою помощь, настояла, чтобы он сел и расслабился.

– Вы проделали долгий путь, – сказала она. – Я справлюсь сама. – Вытащив пробку, она наполнила три бокала и предложила тост: – За историков всего мира, которые никогда не знают, что и как было на самом деле.

Она лучезарно улыбнулась Алексу, давая понять, что прекрасно поняла, кто он такой, и что она восхищается людьми, способными что угодно поставить с ног на голову.

– Господин Бенедикт, – продолжала она, – мне очень приятно с вами познакомиться. И с вами, госпожа Колпат. Не могу поверить, что вы оба здесь, в моем доме. Я многое отдала бы за то, чтобы находиться рядом с вами в момент совершения вашего открытия.

Одри была приятной, невысокой женщиной с голубыми глазами и прямой осанкой – такая бывает у людей вдвое меньшего возраста. Волосы ее поседели, но голос был ясен и чист. Поставив графин на кофейный столик, где все могли до него дотянуться, она села в кресло.

– Как я понимаю, вы хотели расспросить меня о Майкле?

Майкл, ее второй муж, был известен своими работами об эпохе Колумба.

– Собственно, меня интересует Шон, – сказал Алекс.

– Шон? – Она взглянула на меня, ожидая подтверждения его слов. Шоном никто никогда не интересовался всерьез. – Да, конечно. Что вы хотели бы узнать?

На книжной полке и на боковом столике стояли фотографии. Дерзкая, молодая Одри и Шон Уокер с мечтательным взглядом. И снова Одри, через много лет, с другим мужчиной – седоусым, в строгом костюме. Кимонидес.

– Не могли бы вы рассказать о нем? Чем он занимался?

– Конечно, – ответила она. – Это не так уж сложно. Он проектировал, устанавливал и обслуживал искинов. Проработал тридцать лет в «Киберграфик», прежде чем основать собственную компанию. Но, думаю, вам это и так известно.

– Да.

– Могу я спросить, почему вас это интересует? Есть проблемы?

– Нет, – ответил Алекс. – Мы пытаемся выяснить, что случилось с «Полярисом».

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное.

– И Шона это всегда интересовало.

– Не сомневаюсь.

– Да. Странная история. Никогда не понимала, как такое могло произойти. Но не понимаю, чем могу помочь.

– Хорошее вино, – заметила я, пытаясь сбавить темп.

– Спасибо, дорогая. Оно из Мобри.

Кажется, никто из нас двоих не имел ни малейшего понятия, где находится Мобри. Однако Алекс глубокомысленно кивнул.

– Госпожа Кимонидес… – сказал он.

– Прошу вас, зовите меня Одри.

– Да, Одри. Шон был на «Пероновском»?

– Верно. Первый корабль, появившийся там. Именно они с Мигелем Альваресом – Мигель был капитаном – нашли «Полярис». – В ее взгляде промелькнула грусть. – Конечно, про Мигеля Альвареса все знали, он же был капитаном. А номера два никто не замечает.

– Он говорил об этом с вами? Рассказывал, что там случилось?

– Алекс, он рассказывал всем. Или вы хотите знать, рассказывал ли он мне что-то такое, чего не сообщил комиссии? Так вот, Шон этого не делал. Он только делился со мной своими чувствами.

– И что это были за чувства?

– Правильнее всего сказать, что он выглядел напуганным. – (Я так и видела, как она заглядывает в прошлое, качая головой.) – Пережить такое… Знаете, ведь он лично знал Уоррена.

– Мендосу?

– Да. Они были близкими друзьями, вместе выросли и потом поддерживали отношения в течение многих лет. – Она закрыла глаза и мгновение спустя открыла их вновь. – Бедный Уоррен. В свое время мы часто с ними общались. С ним и его женой Эми.

– Шон знал других участников полета? Тома Даннингера, например?

– Знал, но плохо. Мы встречались с Даннингером однажды, но не знали его по-настоящему.

– Одри, я не хочу причинять вам боль, но есть подозрения, что смерть Шона была не случайной. Что, по-вашему, произошло?

– Ничего страшного, Алекс. Все в прошлом. Вы хотите знать, считаю ли я его смерть убийством?

– А вы так считаете?

– Не знаю. Честное слово, не знаю.

– Кому могла быть выгодна его смерть?

– Никому из тех, кого я знала. Могу ли я спросить, как это связано с «Полярисом»?

– Мы не уверены, что тут есть связь. Но несколько дней назад кто-то повредил антигравы нашего скиммера. Мы едва не погибли.

Глаза Одри расширились. Она посмотрела на меня, потом куда-то вдаль:

– Странно, не находите? Я так рада, что вы оба целы и невредимы.

– Спасибо.

– Вам повезло больше, чем Шону.

– Нам повезло, что в скиммере летела эта молодая леди, – сказал Алекс, приписывая все заслуги мне, и, думаю, небезосновательно.

Он рассказал о моих действиях, сильно все приукрасив: можно было подумать, что я выбралась на крыло и сделала стойку на руках.

Когда он закончил, Одри снова наполнила наши бокалы и предложила тост за меня.