Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Притащили мне чаю, леденцов, и жизнь сделалась прекрасной.
Папа, видать, нервничал. Потому что пятьдесят грамм таки выпил. Ну, ему не страшно. Да за шесть часов, пока летим да едем, та стопочка выветрится без следа.
29. ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
ВЕСЕЛО ЛЕТИМ!
Через проход от меня, в том же первом ряду, сидел примерно папиного возраста мужик. Полноватый, носатый, чернявый. То ли армянин, то ли ещё кто, плохо я в национальностях разбираюсь. Глаза хитроватые. Тоже принял у стюардессы пятьдесят грамм. С любопытством следил за нашими эволюциями, спросил дружелюбно:
— По делам в Москву летите?
Врать я не умею, поэтому оптимальный вариант — сказать правду, но не всю.
— Вы знаете, внезапно так захотелось посетить Третьяковку. Увидеть, так сказать, своими глазами Ива́новское «Явление Христа народу».
Он выразительно приподнял густые чёрные брови:
— Неужели?
— Представьте себе. А папа меня одну не отпускает. Вот, пришлось вдвоём.
— М-м-м… — мужик покосился на Александра Иваныча, который уже устроился подремать: откинулся в кресле, уши берушами заткнул, специальной тряпочной штукой этой типа очков глаза прикрыл, — А как же муж? — он кивнул на кольцо.
— У мужа с поездками сложности. Курсант он, иватушник.
— Вот оно что. Понятно, понятно…
Да щас, «понятно»! Видно же, что паззл у тебя в голове никак не складывается.
— Евгений, — он протянул мясистую руку. Тыльная сторона ладони была покрыта редкими жёсткими волосками.
— Ольга, — я церемонно ответила на рукопожатие.
— Может, за знакомство?
— С удовольствием, только я сок. Сок здесь подают?
— Подают, конечно. Только зачем же так себя ограничивать?
Так-так, а шо-та, товарищи, как будто мелькает подозрительно знакомый акцент? Ни фига вы не армянин, гражданин Евгений!
— А у меня полная непереносимость алкоголя. Вплоть до реанимации, — легенда эта не хуже других, и, что немаловажно, гораздо короче, чем история про неправильный метаболизм, — А поржать я и без выпивки могу, таки будьте уверены.
— Какое полезное качество для женщины.
— И экономит кучу денег! — засмеялась я.
Стюардесса подала нам напитки: мне бокал, соседу — стопочку.
— Ну ладно, — я легонько бздынькнулась краем стакана о рюмку, — Шоб мы так доехали, как мы заплатили! — он посмотрел на меня с некоторым подозрением, — И чтоб второй раз не вставать — за прекрасных дам.
Я всё-таки начала ржать. Тихонько, чтоб папу не разбудить. Евгений невольно рассмеялся тоже. Вообще, я хочу сказать, по молодости лет я была не просто смешливая, а катастрофически. А ещё у меня прямо магическое умение такое было: если на меня нападали хохотушки, ржать вокруг начинали все. В институте забавно тоже. Мы с девками чё-нить начинаем гнать на последней парте и тихо хохотать. Постепенно круг хохочущих расползался шире, шире, пока не заполнял всю аудиторию, включая препода. После чего люди по цепочке передавали: «Спросите у Ольги, а чего мы ржали?» Честное слово!
— А знаете, — заговорщицки поделилась я, — Я в детстве была таким серьёзным ребёнком. А потом меня током в голову ударило.
— Да вы что⁈
— Ага. История весьма поучительна. Дядюшка мой приехал с буровой, с северов, и привёз с собой радионаушники. Ну, такие, для радиорозеток, которые из стены торчали, как замурованный Пятачок, — Евгений усмехнулся, — Как я сейчас понимаю — фигня полнейшая! Но тогда, в мои четыре года, они казались мне верхом технической и инженерной мысли. Да что там говорить, они были прекрасны, как бриллианты! И мне их, понятное дело, не давали — ну как же, я ж могу сломать. Поэтому что?..
— Что?
— Я дождалась пока в комнате никого не будет, спряталась за дверью, надела эти наушники — а там две розетки рядом, радио и электрическая. Ну, я подумала — и воткнула вилку в красивую!
— Ой, ёп…
— Вот именно. Дальше я помню только свой крик. И как мама срывает с меня эти наушники и швыряет их куда-то в стену. И ничего им, кстати, не случилось. А у меня с тех пор обострённое чувство юмора.
Ну всё! Мы посмеялись, и дальше мне осталось только слушать байки, которых, как вы понимаете, у взрослых дядек гораздо больше, чем у девушек. Да и ладно, слушать всякие истории я страсть как люблю.
Пришла проводница, предложила ещё чаю, печенюшек разных. Мой сосед увидел среди выпечки черёмуховый кексик и говорит:
— Слушай, с этой черёмухой у меня такой случай на таможне был…
И тут я поняла, кто это! Чуть не ляпнула, что знаю его, буквально едва этими словами не подавилась.
Евгений Юрьич Гришевич, первый Вовкин в прошлой жизни тесть. Мировой мужик, как Вова всегда говорит. А он, ничего не подозревая, излагал мне историю, которую я несколько раз слышала в пересказе.
— Поехал в Израиль, к брату в гости. А он мне перед вылетом звонит: привези черёмухи. Пирожков хочется, просто умирает.
— А там не продают? — поддержала историю я.
— М-м. Вообще такого нет. Ну, я говорю: шо, таки какие проблемы? Купил два пакета сушёной. Толстые такие, как подушки. По полкилограмма, наверное.
— А-а, видела на рынке. В плотной плёнке такой?
— Вот, они. Поехал, всё. Наши пропустили. А с той стороны начали проверять — и всё, с*ка, застряли на этой черёмухе.
С этого момента в рассказе появилось очень много образных слов и выражений, а также междометий. А ещё новые персонажи. Во-первых, переводчик. Тоже еврей. Совсем еврей, еврейский, а не русский. Во-вторых, целая куча еврейских офицеров. И никто из этих людей не жил ни в России, ни в СССР, и никогда не ел пирожков с черёмухой.
Я представляла себе эту кодлу, настороженно уставившуюся на подозрительные пухлые пакеты с коричнево-бурым порошком. С фиолэтовым отливом — а это же ещё страшнее. Представляла и ржала, тем более, что рассказывал Юрьич действительно смешно.
…
— Что это? — подозрительно спросил еврейский таможенник. Через переводчика, естественно.
— Черёмуха! — бодро ответил Юрьич. Тоже, конечно, через переводчика. Бросим нафиг этого переводчика, а то рассказ получится безразмерным.
— Газ? — ещё более подозрительно спросил таможенник.
— Нет… — Юрьич не сразу даже врубился, что имеется в виду замечательный слезоточивый газ, повсеместно продававшийся в девяностые в красивых камуфлированных баллончиках, похожих на дезодоранты.
— Но это черёмуха? —