Даже Элдор подался назад, вскинул руки, заслоняя лицо. А все прочие – и зеленая дама, и остальные – бежали от хлыстов вздымающегося пожара.

Огонь делался темнее, поднимался выше. Он заслонил собой всё. Брикса успела еще заметить бегущих к выходу и среди них – Зарстора и его чешуйчатых воинов.

В то же время она ощутила, как шкатулка в ее руке – подарок Уты – нагревается… Нет, раскаляется, так что держать ее сделалось пыткой. Но и разжать пальцы она не могла.

Зал пропал вместе с черным пламенем. Девушка повисла в серой пустоте. Она заметила, что дышит тяжело и жадно, словно легким не хватало воздуха.

Затем в серости проступила земля – голая, изрезанная бороздами, но не плуг пахаря проложил их. Нет, казалось, землю раз за разом рубили мечом, рассекая ударами все жизненные жилы, выпуская соки.

Туман все поднимался, открывая простор серой изнасилованной земли. Но Брикса откуда-то знала, как хороша была эта страна, пока на нее не пала Тень. Она видела опрокинутые, изъеденные временем стены со следами копоти и угадывала, что прежде здесь высился большой замок, гордый и прекрасный.

Теперь – с двух сторон из-за раздвинувшегося занавеса тумана – выступили двое мужчин. Каждого окружало видимое глазу облако, в котором девушка распознала ненависть, разъедавшую их, пока ни в одном не осталось жизни. И это место было не их миром (Брикса мимолетно удивилась, откуда ей это известно), а скорее адом, который они сами для себя создали вне времени. Кто бы из них ни был прав вначале, теперь оба были осквернены войной, она не отпускала их, и в отчаянии и ярости они обращались к Тьме, потому что Свет не поддерживал их. Теперь они были обречены вечно блуждать в своем аду.

Изрубленные кольчуги, заржавевшие от крови. На перевязях нет мечей. Из оружия у них осталась одна ненависть.

Вот один поднял руку и метнул в противника шар яростного гнева. Шар разбился о нагрудник, рассыпавшись дождем темных искр. Второй отступил на шаг или два, но не упал.

Удержавшись на ногах, он ударил в ладоши. Хлопка не прозвучало, но метнувший шар затрясся с головы до ног, как молодое деревце под ударом зимней бури.

Брикса, не желая того, против воли продвинулась вперед, так что оказалась посередине между противниками. Те медленно повернули головы, и она увидела лица в тени побитых шлемов. Черты их ссохлись, смятые страстью, но она узнала Элдора и Зарстора – состарившихся в ненависти.

Оба протянули к ней руки – не в мольбе, а требуя. И голоса их слились в один резкий приказ:

– Проклятие!

Нет, эти не растаяли, как другие до них, – двуногий волк, Жаба… Ута… Напротив, их фигуры проступили четче, ярче. Видя, что девушка не шевельнулась, Элдор заговорил снова:

– Отдай его мне, я сказал! Оно мое. Я трудился над ним, я вступил в союз с теми, кому нельзя доверять, я многим пожертвовал ради него! Если не отдашь доброй волей, я призову на помощь тех, кто воздаст тебе за то, что сама выбрала, – потому что выбор за тобой.

С такой же настойчивостью заговорил Зарстор:

– Оно мое! Оно было создано, чтобы сломить меня и моих сторонников, и по праву Силы я должен получить его, чтобы отразить его удар, чтобы своей рукой воздать ему созданное мне на погибель. Оно должно достаться мне!

В руке Бриксы лучилась теплом шкатулка. А в другой руке лежал цветок. Странной ощущалась их тяжесть, и еще удивительнее, что вес их был одинаков, а она казалась себе сейчас подобием застывших в равновесии весов. Непостижимо для нее, здесь творился суд, и ей предстояло рассудить двоих в деле, о котором она ничего не знала. Один угрожал ей – Элдор. В словах Зарстора можно было услышать оправдание и мольбу.

– Я его создал!

– Я против него сражался!

Два голоса слились в один.

– Зачем?

Ее вопрос ошеломил обоих. Как могла она рассудить по справедливости, не зная, что заставило их вцепиться друг другу в глотки?

С минуту они молчали. Затем Элдор шагнул к ней, протянув руки, словно готов был, если придется, вырвать шкатулку силой.

– У тебя нет выбора, – с яростью выговорил он. – На мой призыв неизбежно отзовутся. И тогда ты погибла.

– Если боишься, отдай его мне! Но тогда ты не узнаешь, что его угрозы – пустой звук, – вмешался Зарстор. – Если же отдашь ему, тебе до конца жизни ходить под сенью страха – и после смерти тоже! Так же как мы обречены проклятием скитаться здесь.

Шкатулка и цветок…

Брикса наконец сумела отвернуться от этих двоих, впившихся в нее взглядами. Она опустила глаза на свои ладони – чаши весов в равновесии.

Шкатулка открылась! В ней лежал округлый камень, и по нему перетекал слабый свет. Серый свет, словно пелена Тени, если Тень и Свет могут быть едины. Цветок также раскрылся во всю ширь, и из него лился Свет – не чистой белизны, как прежде, а зеленоватое сияние, ласкавшее и утешавшее взгляд.

– Так вот оно, Проклятие, – медленно проговорила Брикса. – Зачем ты его создал, Элдор, скажи правду, зачем?

Он ответил с угрюмым ожесточением:

– Потому что должен был победить врага.

– Нет, – покачала головой Брикса. – Не должен был, а хотел, не так ли? А почему он стал твоим врагом?

Резкое лицо помрачнело еще больше.

– Почему? Потому что… потому что… – Он сбился, прикусил губу.

– Забыл? – спросила девушка, видя, что он все медлит с ответом.

Он сверкнул глазами, но не ответил. Она повернулась к Зарстору:

– Почему он возненавидел тебя настолько, что пошел на такое зло?

– Я… Я…

– И ты забыл. – Она уже не спрашивала. – Но если вы уже не помните, почему стали врагами, какая разница, у кого в руках Проклятие? Оно вам больше не нужно, правда?

– Я Элдор! И поступлю с Проклятием, как сочту нужным!

– Я Зарстор! И Проклятие привело меня сюда… – Он взмахнул руками, указывая на истерзанный мир кругом, и руки его сжались в кулаки.

– Я Брикса, – сказала девушка, – и… сейчас даже не знаю, что еще. Но то, что обитает во мне, говорит: да будет так!

Она поднесла цветок к открытой шкатулке, и он пролил зеленоватое сияние на серый камень.

– Сила разрушения и сила роста, сила жизни. Посмотрим, кто победит даже здесь!

Серая пленка на камне теперь не переливалась. Она застыла коркой на его поверхности.

И в пролившемся сверху зеленом луче корка эта треснула, отшелушилась, выпустив наружу новое сияние. Между тем цветок увядал, сворачивал лепестки, ссыхался. Брикса хотела отдернуть его от жадного камня, но руки ей не повиновались. Цветок ссыхался и морщился, между тем как камень наливался светом. И не серым светом смерти – этой земли, которая была ловушкой, – нет, в его сердце разгоралась зеленая искра, словно зерно готовилось прорвать защитную оболочку и выпустить наружу новую жизнь.