За свою долгую жизнь Лоркан обучил немало воинов и знал, когда на них можно, а когда нельзя давить. Он пытал немало врагов и тоже знал, когда нужно остановиться, иначе жертва сломается и станет бесполезным куском мяса.

Лоркана насторожило не столько ее упрямство, сколько изменившийся запах. Странная, непонятная сила, таившаяся у нее в крови, вдруг исчезла, уступив место печали. Нет, даже хуже – ощущению безнадежности…

Лоркану хотелось рассказать Маурине о тщетности всяких надежд. Но как скажешь такое девчонке, у которой тело взрослее мозгов? Какими бы глупыми ни были ее надежды, они позволили ей выбраться из Мората. Да и в уме Маурине не откажешь. И врет она не из любви к вранью, а потому, что такова ее стратегия выживания.

У Лоркана был достаточный опыт общения со смертными. Кого-то он убивал, кого-то укладывал в постель, с кем-то даже сражался бок о бок. Характер Маурины не представлял для него особой тайны. Она не была порочной, коварной или своекорыстной. Уж лучше бы была; это бы значительно облегчило ему задачу.

Но если она больше ничего не расскажет ему про Морат, если своими настырными требованиями он что-то в ней сломал… Когда он проникнет в крепость, никакие сведения не будут лишними. И когда настанет время выбираться оттуда. Маурина сумела выбраться. Возможно, она – единственная, кому это удалось.

Лоркан собирался поделиться с нею своими мыслями, как вдруг заметил, что Маурина с тревогой поглядывает на поставленный для них шатер.

Их шатер.

Подошла Омбриела. Настороженно взглянув на Лоркана – по-иному она на него не смотрела, – черноволосая красавица сухо сообщила, что у молодых супругов наконец-то появилась возможность провести ночь вместе.

К удивлению Лоркана, еще не успевшего свалить груз дров, бледное, печальное лицо Маурины вдруг вспыхнуло от радостного предвкушения, словно она сбросила маску. Она наградила «мужа» кокетливым взглядом, потом лучезарно улыбнулась Омбриеле и поспешила свалить хворост возле ямы, приготовленной для костра.

Лоркану хватило здравого смысла улыбнуться «жене». Он тоже пошел к костровой яме, свалил принесенные дрова и поспешил вслед за Мауриной к их шатру, поставленному на приличном расстоянии от остальных.

Шатер был невелик и тесен для двоих. Лоркан не отказался бы и эту ночь провести под открытым небом. Наверное, раньше в нем ночевал прежний метатель ножей. Маурина откинула полог и вошла почти бесшумно. Лоркан пригнулся и тоже вошел.

Шатер не позволял встать во весь рост. Голова Лоркана упиралась в потолок, угрожая опрокинуть шест. Пол был устлан плетеными ковриками. Маурина опасливо поглядывала на свернутую подстилку – их «супружеское ложе».

Ширины подстилки хватило бы на двоих. Но…

– Ложись на подстилке одна, – без обиняков предложил Лоркан. – Мне достаточно и ковриков.

– А вдруг кто войдет?

– Скажешь, что мы поссорились.

– Каждый раз?

Радость Маурины по поводу шатра была маленьким спектаклем, разыгранным для Омбриелы. Ее лицо вновь стало холодным и напряженным.

– Караван не собирается задерживаться здесь на несколько дней. А тех, кто без разрешения сует нос, я отучаю раз и навсегда.

В военных лагерях он наказывал солдат и за меньшие провинности.

– Ладно, – снова сказала Маурина.

Опять эта маска безразличия, странным образом переплетенного со страхом. Девчонка находилась на грани срыва.

– Может, хочешь вымыться? – спросил Лоркан. – Я нагрею воды, притащу в шатер. Пока моешься, постою снаружи и послежу, чтобы никто не сунулся.

Он предлагал ей земные радости в обмен на доверие, благодарность и желание ему помочь. Нужно было увести ее от опасной черты.

Слова Лоркана заставили Маурину придирчиво оглядеть себя. Белая рубашка успела запачкаться, не говоря уже о коричневых кожаных штанах и сапогах…

– Я предложу Омбриеле деньги, и она сегодня же выстирает твою одежду.

– Мне нечего надеть на смену.

– Поспишь голой.

Настороженность на ее лице сменилась вспышкой неприязни.

– У тебя на виду?

Лоркан удержался от желания выпучить глаза и усмехнуться.

– Что скажешь про свою одежду? – вдруг спросила Маурина.

– А что я должен сказать?

– Она у тебя тоже не блещет чистотой.

– Потерплю еще денек. Не впервой.

Если он разденется, Маурина, скорее всего, убежит спать в повозку.

– Почему только я должна оставаться голой? Труппа может заподозрить, что мы никакие не муж и жена. Тебе тогда тоже нужно спать голым.

– Ты слишком молода, – тщательно выбирая слова, сказал Лоркан. – А я очень стар.

– Сколько тебе?

Раньше она не спрашивала про его возраст.

– Достаточно.

– Тело есть тело, – пожала плечами Маурина. – По правде говоря, ты тоже не благоухаешь. Если не хочешь мыться, тогда спи в другом месте.

Никакого смысла в ее заявлении не было. Маурине просто захотелось узнать, послушается ли он ее. Проверить, кто кем повелевает. Нагреть ей воды для мытья, исполнить то, о чем просит… Пусть почувствует свое главенство.

– Договорились, – усмехнулся Лоркан.

Когда он вернулся в шатер с лоханью горячей воды, Маурина сидела на спальной подстилке. Она успела снять сапоги и теперь растирала увечную ногу. Маленькие руки терли бледную кожу, словно этими движениями можно было убрать оттуда и боль, и само увечье.

– Очень болит?

Иногда Лоркан своей магией уменьшал боль. Когда вспоминал. Сама Маурина ни разу ему не напомнила.

Забыв о ноге, Маурина смотрела на лохань с горячей, очень горячей водой. На плече Лоркана висело ведро, которое он принес на всякий случай.

– У меня это с детства, – отрешенно сказала она, будто завороженная большой лоханью, полной чистой воды.

Маурина встала и, хмуро глянув на покалеченную ногу, добавила:

– Я привыкла. Научилась жить с такой ногой.

– Это не ответ.

– Тебе-то что? – удивилась Маурина, расплетая свою толстую косу.

Она продолжала смотреть только на воду.

Лоркану вдруг стало интересно. Захотелось узнать, где, как и почему этой девчонке покалечили ногу. Наверное, она и в детстве была красивым ребенком. Он почти не сомневался: ногу она покалечила отнюдь не случайно. Кто-то ей в этом «помог». Но зачем? Может, чтобы уберечь от чего-то более страшного?

– Помнится, ты говорил, что постоишь снаружи, – бросила ему Маурина.

Лоркан усмехнулся. Он помнил свои слова и потому, пожелав Маурине приятного мытья, вышел из шатра.