в логическом плане эта морфология связана совсем с другим типом мышления. Поэтому мы говорим о типах предложения только в связи с типами действительности или с типами мышления, а связь эта всегда очень пестрая и иной раз доходит до своего полного самоотрицания. Было бы большой наивностью на основании типов предложения строить всю историю логической мысли человека, хотя изучение истории логики и невозможно без изучения истории типов предложения. В наших работах мы ограничиваемся только установлением именно логической связи типов предложения с типами действительности или мышления. Но мы оставляем в стороне ландшафтную картину всех этих связей на ответственности фактических работников в области фактических языков, строго определенных по своему времени и пространству. Нужно прямо сказать, что те логические связи, о которых мы будем говорить, именно чисто логические, что они на самом деле вне времени и пространства, как существуют вне времени и пространства и таблица умножения, и любое математическое доказательство. В этом нет ничего плохого. Наоборот, такого рода логическая специфика не только не мешает изучению фактов, но впервые только и делает это изучение возможным.3. Из литературы вопроса.

Наша настоящая работа не имеет целью обследование соответствующих архаических языков, для которых характерны те или иные оригинальные типы предложения. Автор вовсе не является специалистом по этим архаическим языкам и лишь пользуется результатами исследований специалистов. Ни описания фактической картины того или другого типа архаического предложения, ни установления самих типов архаического предложения автор, как неспециалист, совершенно не касается. И примерами разного рода предложений, и установкой самих типов архаического предложения автор пользуется в том виде, как это содержится в исследованиях по данному вопросу, которые будут перечислены ниже. Единственная задача, которой занимается автор, – это анализ не им установленных типов архаического предложения с точки зрения их логических связей с разными типами действительности и разными типами мышления. Эта задача ставилась редко, и если ставилась, то до сих пор нигде еще не получила ясного и определенного решения. Именно такая задача и ставится в нашем исследовании. Что же касается описательной и фактической стороны архаического предложения, то автор не может брать на себя в этом деле ответственность, которая лежит на прямых специалистах по этим архаическим языкам. Сейчас мы и укажем несколько работ, по преимуществу советских и вышедших главным образом за последнее десятилетие. Если читателю угодно будет не ограничиваться приводимыми у нас примерами, а рассматривать указанные вопросы более подробно, ему необходимо обратиться к этой литературе.

Основные типы архаического предложения вместе с достаточно ясным их описанием можно найти еще в работе И.И. Мещанинова «Общее языкознание», изданной в 1942 году. Работа того же автора под названием «Члены предложения и части речи» впервые была напечатана в 1945 году[169].

Отметим еще следующие работы: «Проблемы лингвистической типологии и структуры языка» (отв. ред. В.С. Храковский. Л., 1977); «Принципы типологического анализа языков различного строя» (отв. ред. Б.А. Успенский. М., 1972) (переводы статей иностранных авторов); Г.А. Климов. Типология языков активного строя (М., 1977); «Язык и мышление» (отв. ред. Ф.П. Филин. М., 1967); В.З. Панфилов. Взаимоотношение языка и мышления (М., 1971). Работы об эргативном строе будут указаны ниже в соответствующем разделе.

Инкорпорированный строй

1. Сущность инкорпорации.

Если бы мы захотели начать с наиболее архаического строя предложения, то нам предстояло бы прежде всего расстаться с нашим обычным синтаксисом, характерным для индоевропейских языков, и окунуться в большую историческую глубину, где предложение даже еще не имеет своих выработанных членов и даже еще не имеет четко выраженных частей речи. Для этого необходимо проанализировать именно палеоазиатские языки и сходные с ними индейские языки Северной Америки, куда должны войти также многие австралийские и африканские языки. Конечно, теоретически можно и нужно предполагать еще более древнюю стадию языкотворчества; но палеоазиатские языки имеют то преимущество, что еще до сих пор сохранились – и притом на территории Советского Союза – их живые представители, которые при всей их малочисленности все же вполне доступны живому изучению. Таковы языки, изучавшиеся нашими советскими языковедами: унанганский (алеутский), нымыланский (коряцкий), одульский (юкагирский), чукотский (луораветланский) и др.

Эти языки представляют собой очень пеструю картину в смысле исторического развития, отражая в себе явления отнюдь не какой-нибудь одной и отнюдь не наиболее архаической ступени. Тот синтаксис, который можно считать наиболее древним, переплетается здесь с более поздними его формами, так что этот наиболее древний синтаксис имел свою кульминацию, вероятно, в еще более древней человеческой речи, которая в настоящее время уже недоступна непосредственному изучению. С этого наиболее древнего синтаксиса, который можно находить в указанных палеоазиатских и североамериканских языках в виде более или менее интенсивных архаизмов, мы сейчас и начнем.

Этот синтаксический строй в настоящее время получил название инкорпорированного (от латинского выражения in corpore, что значит «в целом», «целиком», «без разделения»). Сущность его заключается в том, что речь здесь еще не знает раздельных частей речи и раздельных членов предложения. Предложение строится здесь путем простого комбинирования разных основ или корней без всякого их морфологического оформления, путем простого нанизывания, в результате чего и образующиеся из них предложения являются в то же самое время не чем иным, как одним словом. Инкорпорация есть, таким образом, комплексное слово-предложение.

Так, например, в колымском диалекте одульского (юкагирского) языка мы имеем такую фразу asayuolsoromoh, где asa означает «олень», yuol «видение» и soromoh «человек». Другими словами, это есть «олень-видение-человек», что в переводе на русский язык означает «человек увидел оленя». Здесь, впрочем, h, которым оканчивается слово со значением «человек», является уже именным показателем и тем самым намечает выделение имени как такового. Но языковеды приводят и такие примеры, где нет ровно никаких именных показателей, где все слова можно одинаково считать и именами и глаголами и где все предложение действительно выражено при помощи только одного и единственного слова. В тундренном диалекте того же одульского языка имеем такое предложение – koriedilenbunil буквально «волко-олене-убивание», что по-русски означает «волк оленя убивает». В унанганском языке igya-n «байдарка», si указывает на действие, ku – элемент времени. Отсюда возможно такое предложение igya-si-ku-ħ буквально «байдарка-делать-теперь-он», что по-русски означает «он делает байдарку».

Анализируя эти примеры, мы убеждаемся, во-первых, в том, что ни один элемент, входящий в эти